class="p">Совет Хэзлитта по-прежнему разумен для выдающегося актера, который обладает достаточным талантом, чтобы властвовать на сцене, не прибегая к уловкам саморекламы. Оливье всегда оставался его тонким и разумным приверженцем.
В характере этого исключительного человека многое кажется парадоксальным. Почему, например, актер выказывает пусть добродушное, но недовольство, если его называют “живым памятником”, хотя сам немало потрудился, чтобы обеспечить для него запасы мрамора? Когда Оливье уговаривают произнести речь, он может, по выражению Кеннета Тайнена, "изобразить саму застенчивость". Тем не менее он отлично осознает свое место в истории театра XX века.
Однажды за обедом актеры Национального театра превозносили Никола Уильямсона, сыгравшего Кориолана. Недалеко от их стола расположился коренастый седой джентльмен в скромном костюме и очках в золотой оправе — воплощение ответственного чиновника, хранящего скромное молчание. Это был лорд Оливье Он не проронил ни слова о работе своего выдающегося коллеги. Заговорили о другом, и вдруг, среди общей болтовни, он заметил, что после восемнадцати лет с продажи собираются снять сигареты "Оливье". Затем с самым невинным видом добавил: «Как по-вашему, может быть, в один прекрасный день мы начнем курить "Уильямсон"?»
Титулованный актер, давший свое ими сигаретам и прозванный "Сэр Пробковый Мундштук”, мог съязвить и по-другому: «Как по-вашему, скажут когда-нибудь театралы “Пошли сегодня к Уильямсону”?» Ведь Оливье и Национальный театр стали синонимами, и его легенду разрушить нельзя.
Эта книга, повествующая об актере и его эпохе, не содержит ни расхожих сплетен, ни теоретических оценок. Это исследование пути редчайшего художника. Это попытка восстановить впечатления, влияния, которые способствовали становлению колосса; попытка снять, пока живы очевидцы, наслоения театральной легенды и увидеть замаскированного актера-пэра в контексте его творчества.
Глава 2
ЧУДОВИЩНАЯ ПРОФЕССИЯ
Питер О’Тул, йоркширец по происхождению и ирландец по неугомонности натуры, любит говорить об основных вехах в славной традиции английского сценического искусства: перечисляя выдающихся актеров из Шотландии, Ирландии и Уэльса, он, предвосхищая возражения, спешит добавить: ”Да, и, конечно, Оливье — он француз”. Сам Оливье подсчитал, что в нем лишь одна тридцать вторая часть французской крови. Его род уходит корнями в начало XVI века, когда семейство французских гугенотов Оливье обитало в деревушке, затерявшейся в Нижних Пиренеях. Фамилия свидетельствовала, что ее носит человек, сажающий, выращивающий, собирающий или продающий оливы. Это торговая фамилия. Так же, как Плоурайт.
Согласно преданию, семейству Оливье пришлось перебраться в Англию в 1685 году, когда Людовик XIV отменил Нантский эдикт, предоставлявший протестантам известную религиозную свободу. С огромной волной гугенотов, хлынувшей через Ла-Манш, в Англию попал и дед Дэвида Гаррика, великого английского актера XVIII века. Но, по всей вероятности, предки Оливье покинули Францию гораздо раньше, эмигрировав сначала в Голландию. По крайней мере один из них, преподобный Журден Оливье, прибыл в Англию в 1688 году в качестве капеллана Вильгельма Оранского. По мужской линии Оливье является прямым потомком духовника короля.
Несмотря на явное преобладание в роду священнослужителей, среди его многочисленных ответвлений можно обнаружить тонкий художественный росток. Дядя Лоренса Герберт был профессиональным художником, а знаменитый дядя Сидни, один из первых социалистов, опубликовал несколько стихотворений и пародий. Косвенным образом сюда относится и Дэниэл Оливье, ювелир XVIII века, который первым нарушил духовную традицию и к тому же вернулся к галльским истокам, женившись на племяннице Жан-Батиста Массе, придворного живописца Людовика XIV. В семье, однако, никогда не было актеров, и, если бы даже у кого-нибудь из Оливье обнаружилось сценическое дарование, он не получил бы возможности проявить себя.
За двенадцать лет до того, как Лоренс Оливье появился на свет, Генри Ирвинг стал первым актером, удостоенном дворянства, вернее, первым актером, удостоенным какого бы то ни было официального признания. Этот новый дух респектабельности укрепился затем в английском театре благодаря двум прославленным актерам-антрепренерам — сэру Джонстону Форбс-Робертсону и сэру Герберту Бирбому Три. Однако названное предубеждение сохраняло свою силу. В течение почти пяти столетий, вплоть до 1824 года, статутное право относило актеров к “мошенникам и бродягам”. Теперь наконец убедительные прецеденты могли позволить пастырю отпустить на сцену сына и даже дочь. На лондонских подмостках блистал Мэтисон Лэнг, отпрыск знаменитого рода священнослужителей, а его двоюродный брат Космо преуспевал на духовной стезе, несмотря на то что прежде баловался любительскими спектаклями и стоял у начала Оксфордского университетского драматического общества. Он стал архиепископом Йоркским, а потом Кентерберийским. Популярные актрисы Айрин и Вайолет Ванбру были дочерьми экстерского пребендария, а дети каноника Торндайка, Сибил и Рассел, уже работали в театре.
Родись преподобный Джерард Керр Оливье в эти более просвещенные времена, он мог бы оказаться первым актером в роду: будучи одаренным певцом, отец Лоренса обладал представительной внешностью и манерой поведения и многократно проявлял свой актерский дар. Этот свободомыслящий студент Оксфорда сбился с праведного пути, еще не закончив университета, — утратил веру, наделал долгов и вступил в драматическое общество; но, вернувшись домой — преждевременно, постыдно, без степени, — он сменил ориентацию. Степень он с опозданием получил в Даремском университете и даже снискал мимолетную славу, играя в крикет за графство Хемпшир. С 1898 года он целиком посвятил себя преподаванию в школе.
История бурной и веселой юности могла бы вызвать у детей Джерарда Оливье большую привязанность к нему. Но Лоренс, ничего не знавший о студенческих заблуждениях отца, запомнил его исключительно суровым, властным, грозным - словом, “весьма устрашающим родителем в викторианском духе”.
Отношения между отцом и сыном подчинялись кодексу поведения, который призван был вселять уважение, а не любовь. Лоренс, младший из детей, чувствовал это острее остальных, так как в момент его рождения Джерард Оливье приблизился к сорока годам. Юношеская энергия и романтизм заметно в нем поубавились, если не исчезли совсем. Более того, он вернулся в лоно церкви и теперь предался религии всей душой, с ярым рвением, распространявшимся на всех окружающих.
Более всех пострадала от “обращения” Джерарда мать Лоренса. Урожденная Крукенден, Агнес Оливье была родственницей директора начальной школы в Гилдфорде, где Джерард начинал преподавать. Живая, привлекательная, добрая девушка про себя решила никогда не выходить замуж за священника. Впрочем, когда они с Джерардом полюбили друг друга, ее решение пока ничему не мешало. У них были четкие планы на будущее. Поставив благоразумие выше страсти, они в течение трех лет откладывали свадьбу, пока не скопили достаточно денег, чтобы открыть собственное учебное заведение. Затем они основали небольшую частную школу в прелестном ярмарочном городке Доркинге в Суррее и быстро достигли процветания. У них родилась дочь Сибил, потом сын Ричард. Жизнь казалась размеренной и устойчивой.
И вдруг Джерард Оливье услышал ”зов”, на
