покатил их к дому.
Теперь все происходило очень быстро. Кларенс слышал, как что-то поднимали в спальне, затем в дверях показались носилки, прикрытые белой простыней, на которую уже просочились красные пятна. Медэксперт возглавила процессию, нервно поглядывая на Кларенса, который поднялся и пошел рядом с но
33
силками, ныряя периодически под желтую ленту, пока они не достигли фургона.
Мужчина хотел что-то поправить, прежде чем поднимать тело Дэни в фургон, но Кларенс сказал:
— Позволь мне.
— Нет. Я сделаю это лучше.
— Она моя сестра.
Мужчина колебался, глядя на судмедэксперта:
— Ладно.
Кларенс поднял на руки свою младшую сестру. Когда ей было восемнадцать, она весила чуть больше сорока пяти килограмм, но и сейчас при весе в шестьдесят три килограмма, она не была тяжелой ношей для этих огромных рук. Кларенс вспомнил, как он, десятилетний, нес на руках через маленький ручей шестилетнюю Дэни, там, в Пуккете, штат Миссисипи. Она была такая беззащитная. Она постоянно нуждалась в его опеке, как и он всегда нуждался в ней.
— Вы уже можете положить ее, — мужской голос ворвался в его воспоминания, отгоняя их.
Кларенс медленно опустил тело, отошел в сторону и молча наблюдал, как водитель вкатил носилки в фургон, затем судебно-медицинский эксперт села рядом с водителем, и машина исчезла в темноте.
Полицейский подошел к Кларенсу и молча проводил его через огражденную территорию к машине. Окно со стороны водителя осталось открытым, и сидение стало совершенно мокрым. В другое время его бы это очень огорчило, он бы переживал, что вода испортит роскошные кожаные сидения. Но сейчас это не имело значения. Ничто не имело значения. Он сел в машину. В нос ударил тяжелый запах мокрой кожи. Он наблюдал за каплями на ветровом стекле, которые быстро собирались вместе и в свете уличных фонарей создавали иллюзию радуги. Дешевая подделка настоящей радуги, безнадежная подделка.
«Надо возвращаться в госпиталь. Надо повидать Фелицию. Надо позвонить Жениве. Надо сказать отцу. Как он сообщит это им? Что отец ответит?». Он уставился на собственные пальцы, которые опять начинали дрожать и, несмотря на насыщенный влагой воздух, были совершенно сухими, как мел. Он изучал их так, как будто они могли все объяснить и восстановить изломанную жизнь.
Он вспомнил застенчивую маленькую девочку в ее розовом
34
ГЛАВА 3
Ранняя осень была необычно жаркой и влажной и больше напоминала осень в Джексоне, штат Миссисипи, чем обычную осень в Портленде штата Орегон. Белое раскаленное солнце безжалостно палило, казалось, что какой-то непослушный мальчишка держит огромную лупу, чтобы мучить бессловесных тварей внизу. Ожидание облегчения от очень умеренной прежде погоды было обмануто.
Кларенс вошел в кондиционированное помещение больницы Эммануэля и ощутил физическое облегчение, но душевные муки не покидали его. После бесконечного ожидания ему, на-конец-то, позволили увидеть Фелицию. Он наклонился над крошечной девочкой, затенив ее от тусклого ночника. Он смотрел на это малюсенькое беззащитное тельце с подсоединенными к нему бесчисленными трубками. Белая шапочка, которая была на ней во время операции, покрывала ее голову и сейчас. Жизнь в ней едва теплилась.
«Почему все это произошло? Как люди могут так жестоко поступать с маленькими детьми? Почему Ты допустил это? Оставь ее с живых. Ты должен оставить ее в живых».
На протяжении последних четырех дней Кларенс постоянно торговался с Богом. Он цитировал книги, в которых Бог обещал здоровье и исцеление. Он прихватил Библию из больничной часовни и переходил от стиха к стиху, зачитывая вслух те Божьи обещания, которые ему нравились, и игнорируя другие.
«Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят».
«И все, чего ни попросите в молитве с верою, получите».
Он повторял эти стихи с такой настойчивостью, как будто это была мантра, и каждое повторение должно было раз и навсегда убедить его самого и Бога в том, что Всемогущий должен сделать. Кларенс не допускал ни одной плохой мысли. Он попросил всех, кого знал, молиться. Он заявил, что Бог исцелит Фелицию.
«Я разрешу тебе держать Дэни столько же, сколько Фелиция будет жить. Не допусти ее смерти». Он пытался заключить сдел-
37
ку с Господом, разговаривая вслух так громко, как будто тот, кому это адресовано, был туг на ухо, и его нужно вывести из дремотного состояния громким голосом и настойчивыми интонациями.
Вошла медсестра, чтобы сказать, что ему пора уходить. Она увидела его остекленевший взгляд, готовый в любую минуту вспыхнуть пламенем, и поняла, что боится его. Она подошла к Кларенсу вплотную и тихонько прошептала: «Пора уходить».
Он оставил комнату с чувством разочарования, как после поражения. У него не было власти ни над жизнью, ни над смертью этой маленькой девочки, которая осталась лежать в кровати.
В комнате ожидания интенсивной терапии Женива бросилась навстречу Кларенсу и повисла на нем так, как на красном дереве при штормовом ветре, но Кларенс неожиданно согнулся под ее объятиями. В нем не осталось ничего от горделиво вздымающегося, непоколебимого красного дерева, скорее всего, он напоминал сейчас молодое деревце, гнущееся и клонящееся от малейшего бриза. Это было так неожиданно для Женивы, что она испугалась.
Там же, в комнате ожидания сгорбленно наклонившись вперед и уставившись в никуда, сидел Обадиа Абернати, восьмидесятисемилетний сын испольщика, внук раба с Миссисипи. Последние два года он жил в доме у Кларенса, потому что уже одряхлел. Кларенс сел возле него, заглянул в отцовские глубоко посаженные глаза, глаза, которые видели огромные перемены и вынесли незабываемую войну. Кларенс не был уверен, что ему надо прерывать ход мыслей отца, потому что любая альтернатива была лучше, чем действительность. Он ничего не сказал.
Кларенс вспомнил рассказы, которые папа читал ему, Дэни и всей семье, со старомодными выражениями и красивыми модуляциями голоса. Человек, вынужденный оставить школу в третьем классе, чтобы собирать хлопок, и научившийся читать, когда ему было уже тридцать три. В семье из одиннадцати детей он был самый младший, и сейчас остались в живых только он и его брат Илья. Он играл в бейсбол за Клоунов Индианаполиса и за девять других негритянских команд с конца двадцатых годов и до конца сороковых. В возрасте тридцати трех лет его забрали в армию для защиты страны
