же! Я к нему со всей душой, ведь не забыл же ни разу за эти годы! А мне – то жирный, то алкоголик, то проекцию поздравляю.
Отец повернулся к сыну и от одного его взгляда, Фирр сразу съёжился, покраснел и замолк.
– Ну, полно. Ты не обижайся на старого ворчуна. Ты ж знаешь, как мы с матерью любили вас с Эей. Кстати, почему без сестры пришёл?
– Да я думал, она здесь уже… Я ж постоянно опаздываю.
– Quickly! Don't be stuck! We're still losing the game!2 Да что ж за инвалиды! Совсем бегать не хотят! Кстати, сынок, на счёт сестры твоей я с тобой хотел поговорить.
– Мы давно не виделись с ней.
– Вот именно об этом. Да жми ты квадратик! И ускоряться не забывай!
Это произошло совершенно неощутимо, как не чувствуется биение собственного сердца или моргание. Никакого стадиона, никакого поля, никаких футболистов теперь не было. Они с отцом сидели на полу, в их старом доме перед каким-то огромным экраном и играли в антикварную приставку. Отец был одет в свой старый свитер и джинсы, Фирр оказался в своей подростковой плдуспортивной одежде.
Собственно из этих старинных видеоигр Фирр и узнал про футбол, хоккей и другие древние виды спорта, давно канувшие в лету. Приставка была стара и примитивна как бензиновый двигатель или смартфон (как-то раз Фирр даже держал смартфон в руках, боясь что тот рассеется в прах), не понятно было как отец смог её сберечь, но своей архаичностью она завораживала. Они с отцом часами, бывало, рубились в спортивные симуляторы. Особенно ему в них нравилось то, что для управления требовалось жать на разные кнопки на контроллере. Чудо тактильной власти.
– Вот сколько лет уже играем, ты всё учишь меня.
– Так раз ты бестолочь, как же не учить? Вот, к примеру, ты ж понимаешь, что играли МЫ С ТОБОЙ когда ты был маленьким, а я был жив?!
– Ну.
– Баранку гну. А теперь ты играешь сам с собой.
– Пап, ну этот и так ясно, не будем об этом. Ты хотел про Эю поговорить. Гооол! Получите, распишитесь.
– Вот паршивец! Да они какие-то дохлые у меня, еле ползают. Да, Эя! Ты почему, засранец, с сестрой уже полгода не общаешься?
– Поссорились.
– Чего это?
– Да она же чокнулась совсем на своей благотворительности. Всё бегает как квохча с этими-из-за-Стены, помогает. То детей лечит, то жратву им таскает, лекарства там всякие…
– Экая чума рода людского! Изверг просто!
– Не уместен твой сарказм. Вообще не уместен. Ты сам знаешь…
Голос Фирра стал на этих словах надрываться, трагические воспоминания вот-вот готовы были заставить его плакать, но он быстро взял себя в руки.
– Я думаю, сын, она молодец! Кто-то должен думать об этих несчастных-за-Стеной.
Правительство… Подожди секунду… Да чтоб тебя… Гооол! Ууу! Вот это уже интересно! Один-один. А то смотри-ка, сынок папашу выигрывает!
– Правительству нет до них дела, сам знаешь, иначе зачем бы они вообще строили эту бесконечную стену?!
– Вот я и говорю, Фиррчик, никому дела нет. А ведь там тоже люди, дети маленькие, больные. Только такие как Эя их и спасают. Она ж не одна действует, как бишь они себя называют?
– Рука Милосердия.
– Хорошее название.
– Только милосердие – не всё, что протягивает эта рука через стену. Ещё, к примеру, оружие, боеприпасы для террористов-мятежников. А это ведь они сбили тогда ваш с мамой самолёт…
Пару минут играли молча. Первый тайм подходил к концу.
– Теперь вот она их финансирует. Знаешь ведь, на что она всю свою часть наследства растратила. Всё на этих… А полгода назад, как раз на годовщине вашей гибели, и заявляет мне, что надо бы мне поделиться деньгами со страждущими…
– А ты?
– А я? А я спросил – что, сестрёнка, денег им дать на ракеты, чтоб самолёты сбивали?! Она, конечно, обиделась, ушла и вот с тех пор мы с ней не общались. Да я вообще входящие почти всегда блокирую. Не с кем мне говорить и не о чем.
– Ага. Так ты всерьёз думаешь, что Рука Милосердия спонсирует террористов?
– Есть данные.
– Достоверные? А ну-ка, ну-ка, давай… беги, кривоножка… Бей! Ааааа! Пожалуйста, два-один. Будьте любезны.
– В нашем мире достоверного ничего быть не может, но я уверен, что финансируют.
– Интуиция что ли?
– Типа того.
Ещё минуту поиграли в молчании. Первый тайм закончился.
– А скажи, чего ты так злобно к ним относишься, Фирр? Их пожалеть бы надо, а ты только язвишь, да хаешь их.
– Кого жалеть, террористов?
– Да ну каких террористов?! Людей-за-Стеной, конечно.
– Пап, я думаю так – жизнь весьма несправедливая штука. Правда. Вот где справедливость, что вас с мамой больше нет? Помнишь, ты много рассказывал всяких фактов из истории про старинные цивилизации?
– Ну, это ты скорее помнишь. Меня-то уже… Куда ты пасуешь, дубина?! Ну же, догоняй! Дьявол!
– Так вот, я помню, ты говорил, что раньше люди жили в иных общественно-политических образованиях, нежели сейчас. Как же они называлось?
– Государства, Фирр. На! Три-один.
Отец привстал с пола и исполнил несложный танец торжества близкой победы.
– Ничего, ещё почти весь второй тайм играть. Так вот, ты рассказывал, что завсегда одни государства жили за счёт других. Более сильные всегда угнетали слабых в той или иной мере. Смотри, сейчас через себя… Оп-па! Гол!
– Паразит.
– Ага. А то уж сильно ты разошёлся, танцуешь. Ещё ведь были войны, где люди истребляли друг друга просто по признаку гражданства.
– Не только. Ещё могли убивать за веру, за деньги, за территорию. Но это сложная тема, в общем, долго можно говорить… Ты к чему вообще ведёшь? Куда ты бьёшь, мазила?!
– К тому, что в то время людям, живущим в продвинутых, обустроенных, словом хороших государствах, не было дела до соплеменников, прозябающих в отсталых и слабых. Взять хотя бы эту, как бишь её!? Африку! Ты говорил, там даже с водой жопа была всегда. Да беги уже, сволочь!
– Да, там были самые нищие государства. Ну а сейчас там вообще пусто как в космосе.
– Так скажи, папа, что изменилось с тех пор в корне? Ничего. Только государств нет. Теперь – вон, Центр и помойка-за-Стеной. Сколько их на планете осталось, семь?
– Девять пока, но один уже почти загнулся. Бей! Ну! Вот косоглазый!
– И по причине этой извечной несправедливости жизни, я и не испытываю особой жалости к жителям-за-Стеной. Смотри – пас-пас-удар-гол. Мяч на центр извольте.
– Да что ж ты! Три-три уже. Ничего, Фиррунчик, сейчас папа соберётся,
