я алкоголик», (не знаю. Что там наркоманы в этом месте говорят) и как произнесёшь эту фразу, так будет первое чудо, но чуда нет, а есть только надежды.
Фрагменты сюжета «Элементарно» вокруг этих бывших наркоманов вызывают у меня, стороннего наблюдателя, лёгкое недоумение.
В техниках американской манипуляции есть что-то от тех тестов, что глуповатые эйчары (Шишков, прости, не знаю, как перевести — не «кадровики» же), спрашивают на собеседованиях — каковы представления о вашем месте в компании через пять лет, ваши сильные качества и прочая лабуда.
Одним словом, выходит так, что с одной стороны существует гений (по начальным условиям задачи о Шерлоке Холмсе), а с другой стороны — неуклюжая система, заточенная под среднего человека (она-то ему, в общем, и нужна, наверное).
Но признаться в этом сценаристам нельзя, нельзя даже в смягчённом виде, потому что сценаристов отпиздят продюсеры, если продюсеров не отпиздят все эти фонды и ассоциации, включая самих NA и ААА.
И вот каждую серию сценарий балансирует на грани — Холмс не может вслух сказать, что все идиоты, и он попал в неэффективную систему, а его подельники из секты нудят: «Ты опять пропустил собрание, нельзя пропускать собрания, очень плохо, что ты пропускаешь собрания, а когда приходишь, молчишь».
Для меня это очень любопытный казус пресловутой «свободы творчества» — всякий понимает, что она не безгранична, но часто обсуждаются слишком явные примеры, замешенные на крови.
А тут, всё-таки, только бухло и наркота.
Извините, если кого обидел.
12 января 2015
Диалог CCLXVI (2015-01-22)
— Надо чаще выходить в свет, легко мазурку танцевать или дать объявление в газету «одинокий кракадил…»
— Одинокого кракадила по этим объявлениям норовят запрячь на строительные работы.
— Зато можно с интересными женщинами познакомиться. Правда, одна немолода, а другая — резиновая. Но главное — есть выбор!
— Вопрос в том, нужно ли кракадилу долгое знакомство. Пригласил кого на ужин — и всё.
— А как же начало большой дружбы?
— Ну дружба-то до ужина. Что дружить с объедками?
— А что же после ужина — опять с одной только трубочкой вечер коротать?
— А что? Насытился — и на боковую. Зачем полуночничать-то? Не спит лишь голодный, а там — новый день. Будет день, будет и пища.
Извините, если кого обидел.
22 января 2015
Захер (День инженерных войск. 21 января) (2015-01-22)
Я начал навещать дом этой старухи гораздо чаще после её смерти. То есть, раньше я бывал там два-три раза в год — всего раз семь-восемь, наверное. А за одну неделю после похорон я те же семь раз поднялся по её лестнице.
Но обо всём по порядку.
Итак, я заходил к ней в московскую квартиру — подъезд был отремонтирован, и там сидел суровый консьерж, похожий на отставного майора, но в самой квартире потолок давно пошёл ветвистыми трещинами. Елизавета Васильевна появлялась там как призрак, облако, знак, замещающий какое-то былое, давно утраченное понятие, что-то растворившееся в истории.
Она двигалась быстро, но, именно как облачко серого дыма, по коридору к кухне, не касаясь ногами пола. Квартира была огромна, количество комнат не поддавалось учёту, но во всех царил особый стариковский запах. Я помню этот запах — вечно одинаковый, хотя квартиры моих знакомых стариков были разные. Везде пахло кислым и чуть сладковатым, пыльным запахом одиночества.
Время тут остановилось. За окнами стреляли, город превратился в подобие фронтира, когда новые герои жизни с переменным успехом воевали с шерифами и держали в страхе гражданское население. Время от времени герои менялись местами с шерифами или ложились на кладбища под одинаковые плиты, где, белым по чёрному, они были изображены в тренировочных штанах на фоне своих автомобилей.
Однажды под окнами Елизаветы Васильевны взорвали уважаемого человека — владельца публичного дома. Но стёкла в окнах Елизаветы Васильевны отчего-то уцелели, так что старуха ничего не заметила. Это был удивительный социальный эксперимент по существованию вакуума вокруг одного отдельно взятого человека. Так, в этом вакууме, она и доживала свой век.
Мы несколько раз заходили к Елизавете Васильевне с Раевским. Это было какое-то добровольное наказание — для нас, разумеется.
Мой друг, правда, писал какую-то книгу, где в качестве массовки пробегал на заднем плане генерал инженерных войск, покойный муж нашей старухи. Этот генерал, прошёл в боях от волжский степей до гор Центральной Европы, то взрывая переправы, то вновь наводя мосты. Он уберёгся от всех военных опасностей. Неприятность особого свойства подкараулила его через несколько лет после Победы.
Он уже приступил к чему-то ракетно-трофейному и несколько раз скатался на завоёванный Запад, а также на место нового строительства. Случилась ли какая-то интрига или были сказаны лишние слова — об этом лучше знал Раевский. Так или иначе, генерал поехал чуть южнее — почти в направлении своего нового строительства, только теперь без погон и ремня.
Мне кажется, что его прибрали вместо командующего, его непосредственного начальника. В деле появились какие-то трофеи, описи несметных трофейных картин и резной мебели. Уже беззубого генерала изъяли из казахстанской степи в начале пятидесятых, вернули квартиру и дачу, однако карьера его пресеклась. Генерал умер, не закончив даже мемуары. Более того, дошёл он в них только до казавшегося ему забавным эпизода, когда он в числе прочих трибунальцев вывел Верховного правителя к иркутской проруби, где заключённые стирали своё бельё. Сорок последующих лет его биографии провалились в небытие — задаром.
Мебель, впрочем, от него осталась. Часть этой резной мебели я видел — когда дачу отобрали, морёный немецкий дуб так и остался стоять в комнатах огромной, срубленной на века русской избы. Такими же, как и прежде, этот дуб вкупе с карельской берёзой генерал с женой обнаружили через десять лет своего отсутствия. Такими же мы их видели с Раевским, когда помогали забирать в город что-то из вещей из жалованного правительством угодья.
В каком-то смысле генералу повезло — если бы у дачи появился какой-то конкретный хозяин, то генерал бы никогда не вернулся туда. А так, то же ведомство, что изъяло генерала, вернуло его и заодно вернуло несколько опустевший дом рядом со столицей.
Прошло совсем немного его вольного времени, и инженерный генерал схватился за сердце, сидя в своём кресле-качалке. Газета с фотографией Гагарина упала на пол веранды — с тех пор его вдова за город не ездила.
Как-то мы с Раевским даже поехали на эту дачу чинить
