он впустую пытался не замечать ее попыток привлечь его внимание. Она повалила его на кровать и нависла сверху, но было неудобно, тогда она села ему на бедра и принялась целовать так.
Грач не возражал. Не возражал он, и когда ладони Яры нырнули ему под футболку, заскользили по коже, исследуя его торс, с нажимом проходясь туда и обратно, изучая. Не возражал, когда она сдернула с него эту футболку и принялась целовать шею и грудь, и он плавился и задыхался под этими поцелуями и терял связь с реальностью. Не возражал, когда она прошлась губами к низу его живота, окончательно лишив воздуха и понимания того, в каком мире он находится: еще в этом или уже в том.
Но он поймал ее руки, когда она взялась за резинку его штанов, и рвано выдохнул:
— Нет.
— Но почему? — почти заплакала Яра. — Ты все-таки не любишь меня? Не хочешь?
— Я люблю тебя. И я хочу тебя, ты не представляешь как. Но не так. Не сегодня. Пожалуйста, ради меня…
Что-то из сказанного ее остудило. Яра нехотя отстранилась, но Грач положил ладони ей на спину и притянул обратно, прижимая к своей груди. Он не мог сейчас остаться без ее тепла. Это было бы слишком.
— Прости, — попросил он. — Прости, пожалуйста. Можешь считать, что мне тоже надо подготовиться.
Яра вильнула бедрами, почувствовала все, что хотела, и хрипло рассмеялась.
— По-моему, ты более чем готов, — буркнула она, спрятав лицо у него на груди.
— Яра…
— Я все поняла.
Она приподняла голову и снова поцеловала его в губы. В этот раз вполне невинно, но от этого простого поцелуя у Грача окончательно снесло крышу. Она целовала его так, потому что теперь имела на это право. И у него теперь тоже было право целовать ее. И обнимать. И считать своей.
Яра тем временем растеклась по нему, и дышала она уже спокойнее, и сквозь тонкий хлопок ее футболки больше не слышался сумасшедший стук ее сердца.
— Я спать хочу, — прошептала она. — Можно?
Грач погладил ее по голове, побаюкал.
— Конечно, спи, — так же шепотом ответил он.
— А ты меня не отпустишь? — спросила Яра.
— Теперь нет.
— Обещаешь?
— Да.
— И мы будем жить долго и счастливо?
— Яра…
— Да-да, я знаю, сказки — это только для детей, — сладко зевнула она. — Какой же ты горячий. У тебя внутри печка, да? Будешь греть меня зимой. Я вечно мерзну…
Она пробормотала что-то еще, но совсем сбивчиво и непонятно, сжала его плечо и уснула. Грач долго смотрел в окно, стараясь запомнить каждое ощущение. Ее волосы щекотали ему грудь, но ему не хотел их убирать. Во сне Яра причмокивала губами и выглядела сущим ребенком…
Ребенком.
Он с трудом дотянулся до сотового, который лежал на прикроватной тумбочке, и набрал сообщение для Насти. Она просмотрела его практически сразу же. Значит, не спала.
Григорий попытался представить, что она чувствует сейчас, отдав свою дочь мужчине, и не смог. Ему всегда казалось, что Настя куда сильнее, чем он и Сокол вместе взятые, и сейчас он только нашел этому подтверждение.
Он включил будильник и вернул телефон на место. Яра завозилась в его руках, устраиваясь поудобнее, и он позволил себе помечтать о том, что теперь так будет всегда. От этой мысли внутри поднялась горячая волна. Это было странное незнакомое ему, но очень приятное чувство. Будто кто-то согрел его после того, как он долго пробыл на холоде. Еще утром он и помыслить об этом не смел.
Грач честно старался не заснуть как можно дольше. Но в конечном итоге ее тихое дыхание на его груди, и ее ладонь на его плече, и усталость от пережитых волнений сделали свое дело, и он тоже провалился в сон.
7.
Дверь им открыла Настя. Посмотрела на них несколько секунд, потом усмехнулась:
— Лица сделайте чуть менее довольные. Я, конечно, Финиста успокоила, но второй раз меня на такой подвиг может не хватить.
— Мам… — начала было Яра, но Настя перебила.
— Чего застыли на пороге, проходите давайте.
Странно было возвращаться в родную квартиру. Родители старались переезжать не реже, чем раз в десятилетие, здесь Яра прожила восемь лет. Но то, что еще вчера принадлежало ей в полной мере, вдруг разом превратилось в чужой дом. Мысленно она уже обустраивалась на тридцати квадратах неуютной студии, прикидывала, куда можно повесить боксерскую грушу. Разумеется, она понимала, что нельзя вот так просто взять и переехать к Григорию. Было столько всяких «но». Но…
Финист вышел из гостиной. Взгляд у него был тяжелый, но не злой. И на протянутую Грачом руку он ответил рукопожатием.
— Пойдем, Яр, завтраком накормлю, — потянула ее на кухню мама, шепнула, — пусть поговорят.
На кухне Яра села за стул, огляделась и только потом осознала, что пытается подсчитать, что ей может пригодиться на новом месте.
— Я могу тебя поздравить? — спросила Настя, выкладывая возле разделочной доски, зелень, хлеб и сыр.
— Что-то в этом роде, — смутилась Яра.
— И как, оно того стоило? — решила добить ее мать.
— Мама! — шепотом воскликнула она и добавила, тщетно пытаясь скрыть досаду. — Ничего не было!
— Ничего — это чего? — вскинула бровь Настя. — Разве секс — единственное, что может быть личного между мужчиной и женщиной?
Иногда своей прямолинейностью она доводила Яру до белого каления. Но мать научила ее называть вещи своими именами и не бояться этих имен. И это был ценный навык. Без него их с Григорием ночной разговор мог бы не состояться. Поэтому Яра взяла себя в руки и ответила спокойно:
— Стоило. Превзошло все надежды. Что папа?
Настя поставила перед ней тарелку с бутербродами и вареными яйцами.
— Скажем так, он учится видеть в этой ситуации положительные стороны, — улыбнулась она.
— О! — Яра даже не стала скрывать удивления. — Как ты это делаешь?
— Просто хорошо знаю, на что надавить, — подмигнула ей мама и засмеялась, и Яре в этом смехе почудилась ирония. — Научишься, дочь, ешь давай, а то в универ голодная пойдешь.
— Кстати об этом, — Яра взяла в руки бутерброд, покрутила и положила на место. — Я хотела попросить… Сегодня пятница… У меня завтра
