парке.
"Населяли" игровое пространство взрослые неспортивные люди. Николай Дмитриевич выделил что все "прогулочные личности" тепло одеты… однако экипированы бестолково и небрежно.
Гуляли больные в основном по одиночке, лишь только один мужчина в неожиданном английском кепи с ушками, ухватив собеседника за пуговицу, увлечённо о чём-то повествовал. Свободной от пуговицы рукой он жестикулировал, раскраснелся и глаза его блестели.
Обособленно от всех держался доктор, видимо, его задачею было присматривать за пациентами.
Доктор завернулся в просторный тулуп, на голове его лежала лохматая собачья шапка. Вероятно, чтобы компенсировать избыток тепла, зимних брюк эскулап не надел… равно, как и сапог — был в шерстяных носках и в тапочках.
В руках доктор держал журнал. Курил. Время от времени вынимал папиросину изо рта, и прожигал в странице дырочку — аккуратную, и следом ещё одну — в пару первой.
— Желаю здравствовать, — нейтральным тоном проговорил Николай Дмитриевич.
— Салам, как говорится, алейкум, — ответил доктор.
Николай Дмитриевич рассмотрел, что журнал называется "Работница", а папиросой врач прожигает девушкам глаза.
"Что ж… подумалось… каково место, таковы и нравы… В каждой избушке свои погремушки…"
Спросил:
— А ты что же? за главного здесь?
— Вроде того, — согласился доктор.
Помолчали. Николай Дмитриевич не форсировал событий, давая время привыкнуть к своему присутствию.
Спросил:
— А это всё психи? — кивнул в сторону площадки.
— Больные, — поправил доктор.
— По виду, будто нормальные… только поизносились… такими оборванными с вахты обычно возвращаются… с крайнего севера. — Николай Дмитриевич тихонько заблеял, намекая, что проговорил шутку.
— Не сомневайся — сумасшедшие! — твёрдо уверил доктор. — Поконченные! Гулять на воздуся выводят небуйных, а в остальном — полный провал. Катастрофа. Даже словом перекинуться не с кем.
— Ну, как же? А вон, Шерлок Холмс, как бойко лопочет. Судя по всему, уже минут пятнадцать рта не закрывает.
— Ты про Вяземского? Того, что в кепи? Он с самого утра рта не закрывает. Как проснётся, так и начинает торговать.
— Торговать?
— А то! — док оживился. — Он в столовой горкома партии служил. Барменом, не хухры-мухры. Место диетическое, я тебе доложу, сытое. Продукты центровые… ну там, я не знаю… маргарин без ограничений, вафли шоколадные… куры голландские… коньяк французский, бренди и чинзано из Италии.
— Спился, что ли?
— Наоборот.
— Как это? — изумился Николай Дмитриевич.
— Бармен, я ж тебе толкую! — доктор затянулся настолько глубоко, что огонёк папиросы забелел и отвалился на снег. — Недоливал, понятное дело.
— А-а-а!
— Два! — огрызнулся док. — Недоливал систематически. Его предупреждали неоднократно. На профком вызывали, прорабатывали морально. Заметь, кульбит фортуны, с одной стороны давали грамоты за снижение потерь и перевыполнение плана, с другой ОБХСС над ним занесла дамоклов меч правосудия. Знаешь, что это такое?
— В общих чертах, — Николай Дмитриевич провёл рукой по шее, не контролируя жеста — автобазе тоже грозила проверка.
— В общем, сгорел на работе, как, бть, Данко. Обыск показал у него пять тысяч в валюте и двадцать два ящика шампанского "Вдова Клико". Следователь спрашивает, нахера тебе столько? Ты ж, придурок, три класса образования имеешь, пэтэушник сраный! Тебе, что малина, что говно! Ты на вкус бражку от брюта не отличишь! И знаешь, что он ответил?
— Нет.
— Для любимой женщины, говорит, хотел ванну из шампанского устроить. Как для Мерлин Монро. Ну не идиот ли?
— Идиот. А что теперь?
— Теперь с катушек спрыгнул. Кусок жизни про следствие и суд стёрся из его сознания, как бть отрезало. Теперь у него память… секунд на сорок-сорок пять. Как утром просыпается, так и шурупит, будто он за стойкой бара. Начинает торговать. Предлагает закуски, напитки… рассказывает, что сёмга сегодня с душком. Чужих за своих признаёт. Что характерно, жену забыл напрочь. А она его бросила через месяц. Говорит, мой любимый погиб во время следственного эксперимента, а эта падла меня даже не считает за близкую. Оформила через нотариуса бумаги, продала совместную квартиру и свинтила в другой конец страны, сучка крашеная… от большой любви. Если хочешь, пойди постой рядом, послушай, как он лопочет. Меня это первое время забавляло. Он без агрессии. За десять минут, примет тебя за десять разных личностей. То ты его друг, то доктор… за Брежнева может принять. Елозит по кругу от рассвета до заката, как испорченная пластинка.
— Нет, не пойду.
— Чего? Неприятно? Брезгуешь?
— Я по другому вопросу. Ты послушай… — Николай Дмитриевич сложил правую руку щепотью, пошевелил пальцами, стараясь придать жесту смысл и важность: "Соль земли!" — это значение хотелось ему обозначить.
Рассказал, что несколько дней назад, "к вам сюда, в дурку" привезли человека:
— Это мой племянник, по жене. В смысле, его жена — моя племянница. А он её муж, ухватываешь?
С удивлением почувствовал, что изъясняется косноязычно и двусмысленно. Что его сбивчивая речь запросто может стать поводом для диагноза. Тогда Николай Дмитриевич сбавил обороты, и постарался говорить взвешено, обдумывая формулировки.
— Аркадий Лакомов его фамилия. Его привезли сюда из клинической больницы, там не захотели возиться. Но речь не об этом!
— Ну?
— Понимаешь, мне нужно его увидеть, и опознать. Сказать жене… в смысле, Лидухе, что Аркашка здесь у вас, что он жив и здоров… в смысле, что вы его потом подлечите, и вернёте в строй… здоровому обществу. Всё, как полагается.
— Так и что?
— По документам его найти невозможно, его зарегистрировали, как бездомного. — Николай Дмитриевич сжалил голос, до интонации околоцерковного просильца: — Давай мы с тобой пройдём по палатам, а? Я посмотрю и опознаю его, а? Он это или не он?
Ожидалось, что доктор намекнёт на трудности и жизненные печали… в ответ Николай Дмитриевич вынет из кармана красненькую и пошуршит… доктор вздохнёт обречённо, примет купюру и дело будет решено. Меж тем, завёрнутый в тулуп эскулап, решительно возразил:
— Даже не думай! Ты что, с ума сошел?
— Но почему?!
— Да меня попрут отсюда поганой метлой и больше не примут! А мне это надо?! В смысле, мне это регулярно надо!
— Попрут… не возьмут… чего ты городишь? Попрут из-за того, что я по палатам пройду?! Ты доктор здесь или поросячий хвостик?!
Спорили рьяно. Разговор взвился, незаметно перескочив на повышенные обороты, Николай Дмитриевич жестикулировал, говорил громко, чувствовал ненависть, которая обычно накрывает его перед добротной дракой.
— Дубина! — вопил доктор. — Ты меня за доктора принял?
— А кто ты тут? Потолки белишь?
— Пациент я! Меня по блату принимают!
— В дурку?! По блату?!
— Из запоя меня вывели! Откапали, понимаешь? Алкоголик я, осознай! Запойный!
— А доктор где?
— Доктор будет после третьего! Сейчас у него отгул, — запойный проговорил с акцентом на первое "о" — Отгул. — А потом до третьего января официальный выходной!
Ситуация
