недвусмысленно исключали. Женщина, согласно проекту конституции Никиты Муравьева, члена более умеренного Северного тайного общества, не только не являлась субъектом политических прав, но ей даже запрещалось присутствовать на открытых заседаниях высшего законодательного органа: «Женщинам несовершеннолетним всегда возбраняется вход в Палаты» [Engel 2000: 18]. Вместо этого в качестве основной роли женщине отводилось воспитание детей в соответствии с принципами добродетели и веры.
После восстания декабристов 1825 года такое представление о семье стало связываться с восстановлением социального и политического порядка. Новый царь Николай I (1825–1855), возлагавший часть вины за восстание декабристов на ущербное образование под руководством иностранных наставников, вновь сделал упор на участие родителей (что на практике означало матерей) в нравственном воспитании детей. Николай и его жена стали для своего народа олицетворением нового патриархального идеала: сам царь в личной жизни изображался любящим верным мужем и заботливым отцом, а императрица — примером материнской любви и нежности. Эта семейная идиллия распространялась в картинах и гравюрах как среди широкой публики, так и в высшем обществе. Новая образность подчеркивала жесткое гендерное разделение жизненных сфер, что отражало положение дел и в других европейских дворах, и выстраивала политическую власть как исключительно мужскую прерогативу[16]. Императрицы, чья роль теперь целиком свелась к сфере частной жизни, осознанно дистанцировались от политики. Установился новый баланс между женской и мужской сферами, утвержденный императорской печатью.
Выводы
В некоторых отношениях к началу XIX века Петровская революция словно бы описала полный круг и вернулась в исходную точку. Вновь в высшем обществе стали превозносить женщин в первую очередь тогда, когда те вели себя как хорошие и добродетельные жены, и порицать, когда они пользовались той же сексуальной свободой, которую мужчины для себя уже воспринимали как данность, или осмеливались вторгаться в те сферы, которые мужчины считали своей территорией. Однако многое все же изменилось безвозвратно. Петровская революция, особенно после дополнений, внесенных Екатериной Великой, открыла перед женщинами высших сословий двери, которые после этого больше никогда не запирались на амбарный замок. Возможности образования медленно, но неуклонно расширялись. Домашние обязанности женщин, теперь включающие в себя и культуртрегерскую миссию, под влиянием сборников полезных советов и сентиментальной литературы приобрели новую ценность. Более того, как станет видно из следующей главы, это определение семейственности отчасти входило в противоречие с имущественными правами знатных женщин и с их ответственностью за управление имуществом, учитывая, что и то и другое в XVIII веке продолжило укрепляться. В то же время прежние образцы идеальной женственности продолжали сосуществовать с новыми и служить источниками морального авторитета, уходящего корнями в прошлое России. К примеру, боярыня Морозова жила в мифах и художественных образах: в 1887 году художник Василий Суриков написал ее портрет, где воспел ее мученический подвиг.
Допетровские идеалы, воплощением которых стала Морозова, в сочетании с веяниями новой эры также побуждали женщин расширять и в итоге покидать пределы культурно приписанной им сферы.
Рекомендуемая литература
Дашкова 1985 — Дашкова Е. Р. Записки 1743–1810 / подготовка текста, статья и комментарии Г. Н. Моисеевой. Л.: Наука, 1985.
Автобиография одной из самых выдающихся женщин екатерининской эпохи.
Дмитриев 1994 — Домострой / отв. ред. Л. А. Дмитриев. СПб.: Наука, 1994.
Black 1978 — Black J. L. Educating Women in Eighteenth Century Russia: Myths and Realities // Canadian Slavonic Papers. 1978. Vol. 20. N 1. P. 22–43.
Hughes 1996 — Hughes L. Peter the Great’s Two Weddings: Changing Images of Women in a Transitional Age // Women in Russia and Ukraine / ed. Marsh R. New York: Cambridge University Press, 1996. P. 31–44.
Hughes 1990 — Hughes L. Sophia, Regent of Russia 1657–1704. New Haven, Conn.: Yale University Press, 1990.
Kollman 2002 — Kollman N. S. What’s Love Got to Do With It? Changing Models of Masculinity in Muscovite and Petrine Russia // Russian Masculinities in History and Culture / ed. Clements B. E., Friedman R., Healey D. New York: Palgrave, 2002. P. 15–32.
Исследование Петровской революции в эмоциональной сфере жизни.
Kollman 1991 — Kollman N. S. Women’s Honor in Early Modern Russia. Russia’s Women: Accommodation, Resistance, Transformation / ed. Clements B. E., Engel B. A., Worobec C. Berkeley, Calif.: University of California Press, 1991. P. 60–73.
Schlafly 1997 — Schlafly D. A Muscovite Boiarynia Faces Peter the Great’s Reforms: Dar’ia Golitsyna Between Two Worlds // Canadian-American Slavic Studies. 1997. Vol. 31. N 3. P. 249–268.
Петровская революция глазами женщины высшего общества.
Tyh ret 2001 — Tyh ret I. Between God and Tsar: Religious Symbolism and the Royal Women of Muscovite Russia. DeKalb, Ill.: Northern Illinois University Press, 2001.
Новаторское исследование значения, которое имела обособленная женская сфера в политической культуре Москвы.
Ziolkowski 2000 — Tale of Boiarynia Morozova: A Seventeenth-Century Religious Life / ed. Ziolkowski M. Lanham, Md.: Lexington Books, 2000.
Содержит биографию Феодосии Морозовой, а также ее письма.
Глава 2
Петровская революция
Дворянки дома
До многих женщин дворянского сословия, живших вдали от придворных и аристократических кругов, Петровская революция доходила медленно. На одну хозяйку салона, поэтессу или писательницу приходились сотни дворянок, обитавших в провинциальной глуши, где годами не приходилось надевать ни корсетов, ни декольтированных платьев. Этим женщинам было не до обмена идеями: они занимались простыми земными делами, обеспечивая повседневное существование своих семей. Только в одном из пяти дворянских имений насчитывалось 100 или более крепостных мужчин — достаточное количество для того, чтобы хозяева могли вести «светскую жизнь». Остальные принадлежали по большей части мелкопоместным дворянам, имевшим менее 20 крепостных, а то и вовсе ни одного. Таким образом, лишь незначительное меньшинство дворянок владело крепостными в достаточном количестве, чтобы поручить им всю «женскую работу», необходимую для повседневного существования семьи. Кто-то должен был шить, чистить и чинить одежду; ухаживать за скотом; выращивать, собирать, хранить и готовить еду. «Хозяйство Пульхерии Ивановны состояло в беспрестанном отпирании и запирании кладовой, в солении, сушении, варении бесчисленного множества фруктов и растений», — писал Николай Гоголь в «Старосветских помещиках» [Гоголь 1986]. Даже если сама хозяйка домашними делами не занималась, ей часто приходилось зорко следить за теми, на ком лежал этот труд — день за днем, год за годом.
Первоначальный эффект Петровских реформ оказался для таких женщин почти полностью отрицательным. Призвав дворян на пожизненную службу государству, прежде всего военную, Петровская революция на месяцы, а то и на годы разлучила жен с мужьями, матерей с сыновьями, а кого-то вынудила ехать за мужем в неизвестные края. Федосья Неплюева (урожденная Татищева, родилась до 1698 года, умерла в 1740 году) в 1711 году вышла замуж за Ивана Неплюева, ставшего одним из первых петровских кадетов. В
