ту же скорбную тональность и традиционные мотивы – противопоставления мечты и реальности, весны и осени, любви и смерти. Теперь ей уже перевалило за 30, и она продолжает оплакивать свое вступление в «осень жизни»[81]. По-прежнему не избавившаяся от страданий по поводу своего несчастливого брака, она заявляет: «Я не хочу любви. Я вся полна тоскою»[82]. Однако к концу 1903 года эта подавленность исчезает, что, возможно, связано с переменами в личной жизни поэтессы. В «Осеннем признании» – первом серьезном стихотворении, подписанном «Тэффи», – обычно ассоциирующееся с этим временем года мрачное настроение приписывается поэтессой мужчине, к которому она обращается. Это он сожалеет об угасании их любви, тогда как она восклицает: «Тебя целую и смеюсь!» Доминирующая роль женщины со всей очевидностью проявляется в финале стихотворения:
И верю я: – вернется лето <…>
Опять лучом любви согрето,
Я буду счастлива… с другим![83]
Проявленная Тэффи внезапная уверенность в себе, возможно, объясняется ее романом с Л. Е. Галичем (псевдоним Габриловича, 1878 или 1879–1953), который завязался примерно в это время и продолжался до 1914 года[84]. Галич отличался необычайной широтой интересов и образованностью. Выпускник физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, он в разное время преподавал в Томском и Санкт-Петербургском университетах, писал научные работы по философии (как на русском, так и на немецком языках). Он также занимался прикладной математикой и физикой, был успешным изобретателем[85].
Его журналистская карьера началась в тот момент, когда он, нуждающийся 17-летний студент, предложил популярной петербургской газете опубликовать его сатирическое стихотворение[86].
В дальнейшем он писал статьи по широкому кругу политических, литературных, театральных и философских вопросов для ряда известных газет и журналов. Считается, что он был «одним из создателей в дореволюционной России политического фельетона, жанра, имеющего большой успех у читателей»[87].
Смеющееся лицо
Если ранняя поэзия Тэффи была подражательной и довольно-таки заурядной, то в сатире и юморе ее мастерство проявилось незамедлительно, быстро принеся ей широкую известность и заслонив ее «плачущее» лицо. «Смейтесь!» – с горечью писала она. «“Смейтесь! Это принесет нам деньги”, – говорили мои издатели… и я смеялась»[88]. Дар смеяться, которым обладала Тэффи, считался весьма необычным во времена, когда ведущие философы, такие как Анри Бергсон и Артур Шопенгауэр, дошли до того, что заявили об отсутствии чувства юмора у женщин[89]. Юмор предполагает превосходство насмехающегося над объектом осмеяния, являясь инструментом силы и власти, и действительно, на раннем этапе сатирический смех позволял Тэффи достигать того, к чему она стремилась в серьезной поэзии и, по-видимому, в личной жизни: к превосходству над мужчинами, в частности теми, которые обладали влиянием в области культуры и искусства.
Это бросается в глаза в первом из опубликованных в «Звезде» сатирических стихотворений Тэффи «Новый год у писателей», где пародируются стиль и претензии различных авторов, собравшихся на новогодней вечеринке и представляющихся новому, 1902 году. Тэффи рисует остроумный групповой портрет современных литераторов, в их числе некоторые, с кем у нее уже сложились или сложатся впоследствии близкие личные и профессиональные отношения. Например, передразнивая Бальмонта, она высмеивает его самовозвеличение («Я – новый бог земли родимой»), его манеру многократно использовать приставку пере– («переплеск», «перебальмонт», «перепоэт») и избыточное внимание к звуковой стороне стиха («Пушистый, чистый, серебристый»)[90].
В течение 1902 года Тэффи опубликовала в «Звезде» еще несколько групповых сатир на писателей. В июне появилась пародия, в которой литературные и театральные деятели садятся на поезд, отправляясь на летние каникулы. Среди них Мережковский и его жена, блестящая поэтесса и критик Зинаида Гиппиус (1869–1945). То, как они объясняют свое позднее прибытие, выдает их склонность к самообожествлению. Мережковский заявляет:
Я дома только что молебен
«Богам Воскресшим» отслужил…
<…> мой гимн хвалебен —
Его себе я посвятил.
Эгоизм Гиппиус принимает более практическое выражение:
Нет! Я любя себя как Бога
Беру отдельное купе![91]
Не избежали насмешек Тэффи и писательницы. Декадентствующая поэтесса (подозрительно напоминающая Мирру – и саму Надежду – Лохвицких, но, разумеется, не только их), восклицает, обращаясь к кондуктору:
Я искала тебя! Я желала тебя!
Ты средь лилий душистых уснул!
<…>
Я твоя, я твоя…
Перепуганный кондуктор зовет на помощь[92]. В другом стихотворении, посвященном возвращению писателей, Тэффи пародирует иную, идейную группу «дам-писательниц»:
Пусть наши пылкие слова
Заставят женщин сделать ставку,
Стряхнувши вековую спячку,
Упрочить женские права.
И – главную всех зол причину —
Искоренить совсем мужчину[93].
Тэффи опубликовала в «Звезде» несколько сочинений на актуальные в то время темы, смысл которых скрыт от современного читателя, но в других случаях ее сатирические выпады до сих пор попадают в цель. Так, в «Плаче докторов» (вдохновленном «Записками врача» В. В. Вересаева, которые произвели сенсацию годом ранее) писатель подвергается ироническому порицанию за то, что подорвал веру людей во врачей. В прошлом
Искусно раз над пациентом
Врач операцию свершил,
Но, по ошибке, с инструментом
В него пенснэ свое зашил,
Цилиндр, часы, платок, газету
И свой карманный гребешок.
Пациент не выжил:
Конечно, доктор возмутился,
Узнав, что ветреный больной
Его добро унес с собой.
Как «истый джентльмен» доктор не потребовал возмещения ущерба, но все равно подвергся общественному осуждению. И во всем этом виноват Вересаев[94].
В 1903 году Тэффи стала регулярно печататься в «Биржевых новостях», одной из популярных петербургских либеральных газет, и ее остроумные стихотворные сатиры начали привлекать внимание гораздо более широкой читательской аудитории. Много лет спустя она вспомнила, что «Биржевка», как ее называли в народе, «бичевала преимущественно “отцов города, питавшихся от общественного пирога”», и добавила: «Я помогала бичевать» [Тэффи 2004: 244] («45 лет»)[95]. Ей припомнился случай, когда она написала сатирическое стихотворение «Лелянов и канал», направленное против городского головы, который намеревался засы́пать Екатерининский канал. Как выяснилось, царь Николай был против этого проекта и похвалил сочинение Тэффи, после чего издатель газеты увеличил ее оклад на две копейки.
На самом деле в «Биржевке» Тэффи редко высмеивала мир политики[96]. Большинство ее ранних публикаций, как и в «Звезде», представляли собой стихотворные (реже – написанные прозой) сатиры, посвященные вопросам культуры,
