государыне. Он вообще в силу своего контролирующего характера, приходил к ней часто и проверял, как готовит сиделка питьё государыне, что делает она сама и прочее. Жили они, кстати, раздельно, — каждый в своей спальне. Забавно прямо — это не как в современных семьях, где супруги спят в одной кровати. Тут государь имеет свою спальню и заходит лишь в «гости» к своей жене. После восстания декабристов, а также постоянных родов маменька часто болела. Она постоянно сидела в спальне со своей подругой детства, болтливой сплетницей, баронессой Фредерикс. Молодые же фрейлины при маменьке постоянно сменяли друг друга на дежурстве.
Николай от маменьки шёл заниматься делами, а потом в первом часу вновь шёл к супруге и детям, после чего гулял. В четыре часа Николай кушал, в шесть гулял, в семь пил чай с семьёй. Я это его расписание знал точно, потому что Николай был педант и строго придерживался распорядка. К слову, надо отдать должное и другой стороне папеньки. Он имел неплохой музыкальный слух. На домашних концертах Николай играл на трубе, а кроме того, он ещё был страстным поклонником театра. Последнее вообще забавляло. Во французских комедиях, которые давались на половине великой княгини Анны Павловны, — он был уморителен. Тут как бы весь его грозный вид сходил на нет.
В 1830 году в Россию пришла холера или по-другому «собачья смерть». На мои попытки выяснить, почему название такое, получил ответ типа того, что собака нечистое животное, — ест что попало и распространяет заразу. Все центральные губернии, включая Москву и Петербург охватила эпидемия. Торговля практически замерла, не работали банки и часть госучреждений, где-то перестало хватать хлеба. Число умерших доходило до шестисот в день. Умерли цесаревич Константин, фельдмаршал Дибич, многие знатные и известные люди. А уж о простом народе и говорить было нечего, — там смерть была массовой. В церквях молились о спасении земли русской, кто-то вовсю посещал кабаки, которые почему-то упорно не закрывались. Власть главным средством борьбы с эпидемией видела в установлении карантинов. Я даже обалдел от того, насколько всё это было мне знакомо (привет короновирусу). Но уныние и общий страх тогда ощущались чуть ли не на физическом уровне. Ещё бы, болезнь была страшна… Диарея, постоянная рвота, кожа вся синяя словно у утопленника, мышечные судороги и ещё непонятно что-то — всё это, несмотря на все запреты, умудрился увидеть я лично. Больных было слишком много…
В это время в Петербурге разворачивались поистине драматические события. Из-за огромных жертв эпидемии пошли самого дурацкого рода слухи о властях, травящих население. Дело в том, что в качестве дезинфекции тогда стали использовать уксус и хлориновую известь. Начали обрабатывать известью всё что ни попадя, в том числе колодцы. В ответ на это неграмотный народ взбунтовался! Стали говорить, что сами лекари губят людей, что власть-де продалась дьяволу. По городам вспыхивали холерные бунты, с которыми армия уже не могла справиться. Сильно нагадил и папенька. В 1831 году из карантинного Петербурга Николай выехал в Москву. Простолюдинам же все выходы из города перекрывали. Людская ярость нарастала. 22 июня на Сенной площади собралась огромная толпа. Назревал бунт. Вся эта масса двинулась к Зимнему. Узнав о движении толпы, маменька забилась в истерике. Все придворные были в панике. Охрана была никакая. Многие солдаты и офицеры были больны, дворец охраняло от силы человек триста.
Я увидел в окно своей спальни, как огромная масса народа зашла на Дворцовую площадь. Дело было дрянь. Что за ужасы творятся⁈ Надо что-то решать, иначе нам тут всем настанет конец… Быстро забежал в кабинет отца, запер его и снял со стены большую икону. То, что произошло дальше, — рационально объяснить никак нельзя.
Толпа шла вперёд, несколько десятков солдат от страха просто побросали винтовки и пытались сбежать. Стояли перед толпой только офицеры, да набранные в охрану немногочисленные горцы. Очевидно было, что всех их сейчас просто сметут. Распахнув окно, я с усилием направил икону прямо к этой бушующей массе. Сначала несколько человек, а потом все, вдруг увидели, как в воздухе над их головами висит икона Николая Чудотворца. Люди ахнули и пали на колени, многие зарыдали. То, что творилось на площади, не поддавалось никакому описанию. Эмоции просто захлёстывали толпу, она словно впала в какой-то неистовый транс. Это было настоящее безумие. Так, продержав икону над толпой минуты три, я поднял её высоко в облака, а потом отправил в Неву. Еле оправившись от шока, я осознал, что весь истекаю кровью от такого ужасного напряжения. Кровь медленно лилась прямо из ушей и носа. Внутри дворца творился настоящий хаос, кто-то орал, кто-то носился по коридорам. Сняв рубаху, — я с трудом остановил кровь, утёрся и вернулся к себе. В этом дурдоме мне удалось это сделать, не привлекая к себе большого внимания. Спустя час народ с площади стал расходиться, многие продолжали рыдать, а ещё сотни просто оставались на коленях до следующего утра.
В течение года холера в России стала постепенно сходить на нет. Но события, произошедшие в июне 1831 года, оказались неизгладимыми и стали известны не только в России, но и во всём мире. Такого огромного количества очевидцев чуда ещё не было никогда в истории. Количество православных в мире увеличилось в разы, а в честь святого Николая Чудотворца папенька распорядился строить гигантский храм. Деньги на этот храм собирала вся страна в каком-то неимоверном устремлении. Рабочие на стройке отказывались брать плату, а будущему храму отписал своё имущество даже сам архитектор О. Монферран. Россия в 1831 году стала невероятно религиозной, по сути, даже фанатичной в своей вере.
Тем не менее постепенно всё возвращалось на круги своя. Восстанавливалась торговля, вновь заработали банки и театры. А мне становилось всё более очевидным, как Зимний дворец по-настоящему двуличен и даже такие последние шокирующие события не смогли ничего поменять. Это явно демонстрировали и наши «светские хроники». Папенька наш, как всегда, изменял супруге с фрейлинами и актрисами, а вся столица продолжала с удовольствием обсуждать его похождения. Николай же в это время пытался укрепить свою легитимность власти, показать единение царя с народом, но не понимал как. О нём говорили в основном только в связи с очередным любовным приключением.
В эти дни я пытался собраться с мыслями, — впервые я был растерян. Мне становилось очевидным, что я сделал то, что поменяло ткань духовной жизни страны. Имел ли я право на это? На данный серьёзный вопрос я не мог дать ответ. В один из вечеров прервал череду моих размышлений Николай.
— Как ты, сын? Я знаю, что вам пришлось тяжело недавно. Народ
