меня от доклада.
— Деловое сотрудничество юристов и медиков по санитарной очистке города... — Жора небрежным жестом взъерошил мой жесткий чуб и весело закончил: — От пережитков и болезней прошлого.
— Насобачился выступать да еще вдобавок, по всей видимости, втрескался по уши, — охладил я его пыл.
— А что? Одно другому не мешает. Вот мне дядя Миша рассказывал. В двадцать четвертом году у них в розыске...
— Разболтались, поспать не дадут, — недовольно заворочался на кровати Игорь.
Жора смущенно притих, помолчал, а затем шепотом спросил:
— Ну что, пойдем?
— Пойдем, — успокоил я его и углубился в толстый том Большой Советской Энциклопедии.
Жора тихо, на цыпочках прошел к своей кровати и начал бесшумно раздеваться.
...После доклада у меня было приподнятое настроение. Валентина Александровна Шувалова, наш преподаватель по истории государства и права СССР, поставила «отлично» — зачет был дифференцированным.
— Ну пойдем, — заторопил меня Жора.
— А конспекты куда?
— Вон отдадим Игорю.
— Ну что, Шерлоки, — улыбнулся Игорь, — опять по следу? Студенты должны, между прочим, заниматься интеллектуальной жизнью, а то от Шерлоков недалеко и до вырождающихся морлоков, зачахнете.
— Не зачахнем. Слышал, наверное, доклад. — Жора похлопал меня по плечу.
— Сероватый. — Игорь брезгливо оттопырил нижнюю губу.
— А сам-то какой сделал? Не доклад, а анекдот, — загорячился Жора.
Я дернул его за руку. Сейчас нам не было смысла портить отношения с Игорем. Нужно было уговорить его унести наши тетради в общежитие. Но было уже поздно. Самовлюбленный Игорь надулся.
— Это меня Валентина зажимает, — начал кипятиться он.
— Извилинами нужно шевелить, а не на преподавателей жаловаться. Так заберешь наши тетради? — Жора не хотел идти на компромисс и все испортил.
— Нет, дорогие Шерлоки-морлоки, я вам не носильщик. — От злости лицо у Игоря вытянулось, а подбородок дрожал.
— Пошли, — Жора рывком потянул меня за руку. — Подумаешь, — бормотал он сердито, когда мы выходили из учебного корпуса, — интеллектуал, в балетную студию записался. — Жора сердито щелкнул пальцами.
— Брось, не кипятись. — Маленькая стычка не могла испортить мое радужное настроение. — Занесем тетради в контору.
«Конторой» мы называли наше помещение в управлении внутренних дел. Жора быстро загорался, быстро и отходил. Он не умел долго сердиться, через пару минут успокоился и начал высказывать мне мысли о предстоящей встрече. Временем мы располагали и успели заглянуть в «контору», где застали Юру Костовского и Гошу Вершинина. Оба упорно сражались в шахматы.
— Ну что, двинули? — заторопил их Жора.
— Час пик еще не настал. В трамваях и автобусах людей мало, в магазинах и на рынке тоже пока редко. Так что щипачишки еще дремлют, — заметил Вершинин, не отрываясь от доски.
Жора деловито упрятал наши тетради в стол, посмотрел на часы.
— Приближается время икс, — пошутил я.
— Ну, мы пошли. Будем в магазине номер один. В четыре туда подойдут девчата из мединститута. Придется на практике показывать, как ловить карманников, — сообщил Жора, обращаясь к ребятам.
Костовский и Вершинин моментально подняли головы от шахматных фигурок, утратив интерес к игре.
— Хорошенькие? — спросил Юрий.
— Что? — не понял его Жора.
— Хорошенькие, спрашиваю, девчата?
— Среди медичек нет плохих, — начал интриговать Жора.
— Скажешь тоже, — возразил Вершинин, — вон у нас в заводском медпункте врачиха, настоящая баба-яга.
— То в медпункте, а то в мединституте — большая разница. Соображать надо, — заметил я, подмигнув Жоре. — Ну, идете?
— Закончим партию и пойдем, — заверил Костовский.
— Самое последнее не доводить начатое до конца, — согласился с ним Вершинин.
...Она стояла поблизости от входа в магазин, нетерпеливо поглядывая на уличные электрические часы. Стройная, изящная. Что-то знакомое почудилось мне в ее облике.
— Вон одна уже здесь. — Оживленный Жора толкнул меня в бок, а когда мы приблизились, весело затараторил: — Знакомьтесь, Надя, это мой друг, гроза иркутских карманников.
— Не болтай, — одернул я его, приглядываясь к девушке.
Слегка удивленные серо-голубые внимательные глаза обратились в мою сторону, и девушка улыбнулась мне, как старому знакомому. Сомнений не оставалось, эту ясную улыбку я уже видел. Но где? Вспомнить сразу не смог.
— Мы уже встречались, — ответила Надя, протягивая длинную узкую руку. Ее ладонь была прохладной, а голос показался знакомым. «Ну где я его слышал?»
— Где же вы встречались? — удивленно спросил Жора.
— А вон в том магазине, — она повела в сторону «Детского мира» рукой, в которой держала белую замшевую сумочку.
И я сразу же все вспомнил. Эту сумочку раскрыл Повар в тот день, когда я так неудачно следил за ним и не смог взять его с поличным. А Надю я еще хотел назвать разиней. Кровь бросилась мне в лицо, щеки и уши стали горячими.
— Он у меня очень стеснительный, — сказал Жора с усмешкой.
— И сердитый, — добавила Надя, поглядывая на меня с доброй улыбкой.
«Вот это да! — думалось мне. — Почему я не рассмотрел тогда эту девчонку?»
Надя уже давно отпустила мою руку, а мне казалось, что я все еще держу ее ласковую ладонь с тонкими легкими пальцами. Наверное, у меня был дурацкий вид, потому что, опомнившись и оторвав взгляд от строгого с нежной белизной лица девушки, я заметил, что Жора удивленно-насмешливо поглядывает на меня со стороны.
— Идиллия, — шепнул он мне, когда мы все трое входили в магазин, — клянусь: пастух и пастушка.
— Иди к черту, — также шепотом ответил я ему.
Раза два мы не торопясь прошли по длинному, занимающему целый квартал магазину. Для вида поглядывали на прилавки и кое-где останавливались у витрин. Ничего подозрительного не замечалось. Вскоре появились Костовский и Вершинин. Жора познакомил их с Надей. Они наперебой начали создавать о себе впечатление. Мне было смешно и в то же время как-то неприятно, что ребята пытаются расшаркиваться перед Надей, разыгрывая кавалеров.
Неожиданно мое внимание привлекли трое мужчин, остановившихся у отдела шерстяного трикотажа: двое лет по двадцать пять, ладно скроенные, с восточным типом лица, одинаковыми усиками и угольно-черными завитками кудрей, пружинисто выбивающимися из-под маленьких кепочек; третий невзрачный, ничем примечательным не бросающийся в глаза, «человек без примет», можно было сказать о нем. Все они столпились у прилавка и начали разглядывать шерстяные
