У епископа Эборарда, как и у дяди Годвина, возможно, были свои мотивы добиваться расследования смерти Уильяма, не имеющие никакого отношения к попыткам найти настоящего убийцу. Не исключено, что епископ ухватился за это дело на том основании, что Торпвуд, то есть земля, на которой нашли тело юноши, принадлежал именно ему; он получил эти земли в дар от Генриха I. Быть может, он стремился укрепить свои претензии на эти владения, поскольку и в Или, и в Бери в его диоцезе имелись большие земли, наделенные королевскими привилегиями. И это был серьезный вопрос. Несколько лет спустя в том же диоцезе, на основании старинного дара королевских привилегий, аббатство Бери-Сент-Эдмундс успешно защитило рыцарей аббатства от выдвинутых короной обвинений в измене[87]. Возможно, епископ пытался установить прецедент для судебного рассмотрения подобных преступлений. Если – по традиционной средневековой стратегии – он забрасывал пробный шар в поисках большей автономии и более высокого статуса для своего собора в силу владения святыми мощами, он не преуспел в своих намерениях.
Впоследствии епископ Эборард, по всей видимости, не выказывал особой заинтересованности в канонизации Уильяма. Нет никаких данных, что, когда епископ в 1145 году удалился из Норвича на покой в Фонтене в Бургундии, дело продолжало двигаться по официальным каналам, как церковным, так и светским[88]. В том году Эборард тесно общался с папским легатом, но, по имеющимся сведениям, он не затрагивал вопрос о смерти Уильяма ни в личном общении, ни в письме, которое он написал папе позже. Видимо, он ни слова не сказал об убийстве, которое дядя Уильяма открыто и прилюдно называл «оскорблением, недавно нанесенным всем христианам»[89]. Преемник епископа Эборарда, Уильям Тарб, который на момент смерти Уильяма в 1144 году был приором, также не говорил об этом деле при встречах с коллегами и вышестоящими клириками. И более об Уильяме не упоминается; не фиксируется никаких чудес; а отношения между евреями и христианами идут прежним чередом еще несколько лет. В «Житии» Томас фактически это признает, когда говорит, что память об Уильяме практически умерла[90].
Но как только в 1150 году за это дело взялся Томас, все изменилось. Год спустя после того, как тело Уильяма было перенесено с Норвичского кладбища в здание капитула, снова произошло перенесение его останков – уже к центральному алтарю; после этого их положили в особой часовне, посвященной мученикам. У Уильяма теперь был личный ризничий (сам брат Томас, работавший тогда над его «Житием»), который должен был следить за мощами и отмечать чудеса, произошедшие рядом с гробницей. Заказали изображение Уильяма, и он уже мог похвастаться собственным днем памяти. Началось восстановление репутации Уильяма как святого.
К тому времени, как Томас начал свой труд, уже было важно представить доказательства притязаний Уильяма на святость, начиная с года его смерти. Поскольку притягательность культа убитого подмастерья была не слишком очевидна жителям Норвича, Томас со всем тщанием разъяснил, что, если Норвич не дорожит своим сокровищем, мощами Уильяма, – другие знают им цену. Угрозы, пусть даже вымышленные, похитить останки Уильяма или рассказы о настоящих похищениях усиливали притягательность мощей и подтверждали их подлинность[91].
Брат Томас сообщает, что идею перенести останки Уильяма под защиту монастыря подал сторонний человек. Эмери, приор богатого аббатства св. Панкратия в Суссексе, услышал рассказ Годвина, когда они вместе оказались в синоде, и вызвался забрать тело юноши. Интерес Эмери может говорить о том, что на тот момент история Уильяма, а также обвинения в ритуальном убийстве были известны по всей стране[92]. Будучи главой старшей обители клюнийцев в Англии, приор аббатства св. Панкратия считался влиятельным лицом в монастырских кругах Восточной Англии. Эмери, однако, не обладал таким же влиянием, что его предшественники, и умер вскоре после того, как занял эту должность[93].
Угрозы похищения останков было достаточно, чтобы монахи насторожились и чтобы создалось впечатление, будто мощи Уильяма широко почитаются. Это освященное временем литературное клише, оно встречается, например, в «Житии» св. Вульфрика (ум. 1154): за право на его мощи спорили монахи Монтакьюта и Осберн, священник из Хейзелбери, с прихожанами. Рассказы о желании приора Эмери заполучить мощи Уильяма, возможно, были придуманы post factum, чему способствовало краткое и ничем не примечательное пребывание Эмери в этой должности.
Вероятно, монахи приветствовали перенесение тела Уильяма на монастырское кладбище хотя бы потому, что погребения давали им дополнительный доход[94]. В начале XII века право похоронить Роджера Биго, отца Гуго Биго, первого графа Норфолка, в Норвичском соборе стало предметом судебной тяжбы, разбиравшейся в королевском суде; за это право отчаянно боролись первый епископ Норвичский Герберт Лозинга и монахи из Тетфорда[95]. В середине XII века братия монастыря св. Маргариты в Кингс-Линн в Норфолке получила подтвержденное папской грамотой дозволение хоронить утонувших при несчастных случаях[96]. В XIII веке споры между монахами разных орденов и монастырей о праве на погребения и плату за них возникали часто и длились годами[97].
