состояние.
Из остальных обвиняемых в лжесвидетельствовании сознались только Денисова и Барсукова. Первая объяснила на допросе, что, не зная о действительном происхождении Дмецова, она ложно удостоверяла рождение его от госпожи Ефимьевой только потому, что и другие свидетели точно так же говорили на суде. Барсукова же сказала, что она хорошо знает о рождении Дмецова крестьянкой Катериной, хотя тем не менее на суде по настойчивой просьбе его она дала ложное показание. По объяснению этой свидетельницы, Павел Дмецов обещал со временем хорошо отблагодарить ее за содействие и успокаивал словами: «Не бойся, если что будет не так, я отвечу сам».
Что касается Веретьевского и Сретенского, то они решительно отрицали свою виновность. Первый из них объяснил, что он действительно считал Дмецова законным сыном дворян Ефимьевых, хотя и не присутствовал при его рождении. В таком же смысле он дал показания и под присягой, а если что и прибавил в пользу Дмецова, то, вероятно, по забывчивости. Другой обвиняемый оправдался тем, что он показал под присягой лишь происхождение Дмецова от помещика Ефимьева, но кто была его мать — он не говорил, так как и сам не знал этого.
Помимо того, на предварительном следствии выяснилось, что и Феодосия Закатова при производстве духовной консисторией дознания в 1893 г. также давала ложные показания о происхождении Дмецова. После она призналась, что дать такие показания упросила ее покойная Ефимьева, с которой она прожила вместе около 35 лет. Когда она заметила: «Да ведь всем известно, что Дмецов не ваш сын», Ефимьева возразила на это: «Он мой сын. Никто не стоял у моих ног, когда я рожала его». Уважая ее, Феодосия Закатова решилась на ложное показание, хотя и знала об истинном происхождении Дмецова.
Дело это рассматривалось в марте 1902 г. Санкт-Петербургским окружным судом с участием присяжных заседателей. Со стороны обвинительной власти выступал товарищ прокурора Зиберт. Защищали подсудимых присяжный поверенный Андреевский, помощник присяжного поверенного Гольдштейн, присяжный поверенный Базунов и др. Интересы Митусовых, возбудивших настоящее дело, поддерживали присяжные поверенные Аронсон и Слиозберг.
АНДРЕЕВСКИЙ СЕРГЕЙ АРКАДЬЕВИЧ
Родился в декабре 1849 г. Отличаясь разносторонним образованием, завоевал известность как талантливый юрист и замечательный оратор. Начал свою деятельность товарищем прокурора Санкт-Петербургского окружного суда, затем перешел в корпорацию присяжных поверенных. Кроме того, он занимал видное место в русской литературе как поэт и критик. Почти во всех его стихотворениях сквозит некоторое разочарование и неудовлетворенность жизнью. Андреевский выступал как защитник на многих известных процессах, в том числе по делу Дмецова-Ефимьева, и всегда привлекал к себе всеобщее внимание своими прекрасными выступлениями в защиту обвиняемых. По праву считается корифеем русской адвокатуры.
(Данные приведены на 1910 г.)
Из обвиняемых самый молодой Павел Дмецов, 43 лет, представляющий собой характерный тип помещика «доброго старого времени». Денисова и Барсукова — старушки 60–65 лет, хорошо еще помнящие суровое крепостное право. Веретьевский и Сретенский — два почтенных старца, 65–75 лет, патриархальной наружности, с длинными седыми бородами.
На суде никто из обвиняемых не признал себя виновным.
— Я действительно законный сын покойного дворянина Ефимьева, — утверждал главный подсудимый.
— Нет, не виноваты… Чистую правду показывали, — настаивали остальные подсудимые, обвинявшиеся в лжесвидетельстве.
Публика в зал суда допускалась только по билетам.
В числе свидетелей вызван был также товарищ министра финансов В. Н. Коковцов.
Вначале суд опросил господина Мамонтова, женатого на двоюродной племяннице покойного помещика Ефимьева. Свидетель заявил, что у госпожи Ефимьевой, которую Дмецов выдает за свою родную мать, никогда не было детей. Она была больная женщина и жила отдельно от своего распутного мужа, который обзавелся целым гаремом. Дмецова свидетель знал еще мальчиком и редко видел его у Ефимьевых. Все считали его незаконным сыном помещика, но после смерти последнего он стал вдруг полным хозяином в его доме. Ходили слухи, что Дмецов после уговорил госпожу Ефимьеву ходатайствовать о признании его законным сыном. Однако потом он плохо обращался с ней, и ослепшую в последние годы вдову Ефимьеву преданная ей прислуга похоронила чуть ли не на свои скудные средства.
Мировой судья Н. А. Окунев также рассказал, что никто не сомневался в действительном происхождении Павла Дмецова. Он был незаконным сыном крестьянки Екатерины, по мужу Полуниной, и самого Ефимьева. Тем не менее его любили и помещик, и его больная бездетная жена.
Из прочитанного показания княгини Святополк-Мирской суду стало известно, что покойная В. К. Ефимьева в минуту раздражения говорила как-то, указывая на мальчика Дмецова: «Из хама не будет пана». Она же заставляла его иногда писать письма своей матери, бывшей крестьянке Екатерине Полуниной.
На суде было также зачитано показание не явившейся на суд свидетельницы А. Н. Мамонтовой, двоюродной племянницы покойного помещика Ефимьева. При посещении его семьи она видела иногда небольшого скромного мальчика. По-видимому, он не был близким членом семьи, сама госпожа Ефимьева говорила про него, что он крестник мужа. Мальчик никогда не называл ее мамашей, проводил время обыкновенно где-то в дальних комнатах и не садился за стол вместе с Ефимьевыми. Когда он жил уже в Петербурге, его изредка навещала крестьянка Дмецова, которую все считали его матерью. Тем не менее мальчик был очень похож на помещика-ловеласа, и жена последнего уклончиво выражалась, что ребенок ничем не виноват, если появился на свет Божий незаконнорожденным сыном ее мужа.
Из других свидетельских показаний выяснилось также, что позже, когда бездетная помещица полюбили мальчика, ее муж делал попытки узаконить его, но безуспешно.
Товарищ министра финансов В. Н. Коковцов рассказал, что ему приходилось одно время навещать Ефимьевых и он действительно видел у них мальчика, которого называли Павлушей. На его расспросы, что это за мальчик, госпожа Ефимьева давала неопределенный ответ, и свидетель считал его простым воспитанником, тем более что у помещика никогда не было своих детей.
Однако из оглашенной на суде переписки Ефимьевой с Павлом Дмецовым видно, что она питала к нему в 70-х годах родительские чувства, называла милейшим сыном и вообще проявляла чрезвычайную нежность в обращении на письме.
По словам священника Лебольского, посещавшего Ефимьевых около десяти лет, он за все это время не видел какого-либо мальчика, которого они называли бы своим сыном. Да и они не говорили никогда об этом, поэтому священник твердо убежден, что родных детей у В. К. Ефимьевой не
