было. Случайно от другого священника он узнал, что какая-то крестьянка Екатерина родила от любовной связи с помещиком ребенка и его окрестили Павлом.
Сама Ефимьева, как следует из показания дочери генерал-майора В. К. Соколовой, была очень доброй женщиной, безупречной нравственности и жила с мужем, видимо, хорошо. Детей ей Бог не дал, и она отдавала свою любовь чужим детям. Муж ее был, что называется, хороший хлебосол старых порядков, любил широко пожить и отличался редким гостеприимством. Когда он привез в Петербург Павла Дмецова, мальчику шел уже девятый год. Своим сыном оба они в то время его не называли, выдавая лишь за воспитанника.
Вдова статского советника Л. Н. Окунева утверждала, что, по общему мнению, Павел был рожден одной из многочисленных любовниц помещика. Привезя Дмецова в Петербург, помещик говорил своим знакомым, что мальчик сирота и что он, Ефимьев, хочет бросить свои кутежи и усердно заняться его воспитанием.
Дмецов и сам признавался как-то свидетелю Курбатову, что он незаконнорожденный сын помещика. Спустя некоторое время этот свидетель от кого-то узнал, что будто бы Дмецов был в каком-то трактире и уговаривал нескольких человек засвидетельствовать перед судом о его законном происхождении от дворян Ефимьевых. Ходили также слухи, что из трактира посылали за вексельными бланками и кому-то выдавалось тогда долговое обязательство на 10 000 рублей. Что все это было на самом деле, свидетель утверждать не мог. «Возможно, это лишь пустые сплетни», — считал он.
Земский начальник Устюженского уезда Н. А. Колюбакин в своем письменном показании объяснил, что госпожа Ефимьева обыкновенно жила в Петербурге, а муж ее — в Устюжне, где и родился потом Павел Дмецов. Поразительное сходство мальчика с Ефимьевым невольно обращало на себя всеобщее внимание. Как-то почти перед смертью помещик подозвал к своей кровати жену и Павла. «Подожди, Верочка, — сказал супруге, — я скоро поправлюсь, и мы хорошо заживем». Мечтам его не суждено было сбыться.
Избранный присяжными заседателями старшиной, профессор Военно-юридической академии генерал-майор В. Д. Кузьмин-Караваев тщательно следил за судебным следствием. От него не ускользала ни одна малейшая подробность дела. Часто для уточнения того или иного обстоятельства он переспрашивал свидетелей, которые резко делились на две группы. Одни были настроены против Павла Дмецова, другие, наоборот, защищали его. «Это был хороший, честный человек, большое состояние которого исчезло как дым из-за неудачных коммерческих дел», — утверждали они. Действительно, для многих Дмецов все еще являлся представителем помещичьей среды «доброго, старого времени», и ему охотно помогали в тяжелых материальных обстоятельствах, которые в последние годы все ухудшались.
Имея до десятка детей, Дмецов после широкой, привольной жизни начал серьезно бедствовать, за какую-нибудь сотню рублей, ссуженную добрыми людьми в долг, ему приходилось со слезами благодарить.
В Устюжне его считали сыном известного помещика, хотя он и подписывался обыкновенно фамилией Дмецов. Были в Устюжне и другие Дмецовы, но обвиняемый, знавший о своем происхождении, не был знаком с ними.
Свидетель С. Орлов, владелец трактира, откуда будто бы посылалась прислуга за вексельными бланками, уверял, что ничего подобного в действительности не было. Самого Дмецова он знает уже около 27 лет и очень высокого о нем мнения.
В свою очередь, господин Хосинский удостоверял, что подсудимая М. П. Денисова, по ее словам, вовсе не сознавалась в лжесвидетельствовании. Напротив, она говорила свидетелю, что будто бы сам судебный следователь принуждал ее сознаться и даже грозил арестом за ослушание, но она решительно отказалась брать грех на душу. После, однако, вопреки действительности ее все-таки записали сознавшейся, тем более что она неграмотная.
Другие свидетельские показания были также благоприятны для всех обвиняемых. Павла Дмецова многие действительно знали как сына обоих Ефимьевых, и он обрисовывался с хорошей стороны.
На суде приводились письма покойного помещика Ефимьева. В одном из них он писал своей жене: «Поздравляю с Днем Ангела… Посылаю к тебе Павлушку провести этот день. Думаю, что будешь довольна». В письме на имя сестры, госпожи Бибиковой, говорится: «Если Павел израсходовал все деньги, то напиши — и я еще вышлю». Вообще, из писем покойного Ефимьева видна родительская забота о подсудимом.
Наконец оглашается «Дело Новгородской духовной консистории о признании подкинутого к дому устюженской крестьянки Е. О. Дмецовой ребенка законным сыном дворян Матвея и Веры Ефимьевых».
Из дела следует, что родился Павел Дмецов 1 июля 1858 г. По словам госпожи Ефимьевой, подкинуть своего ребенка к чужому дому заставила ее дикая ревность мужа, но последний вскоре убедился, что новорожденный действительно его сын, и взял его обратно в дом.
Протоиереем М. Сахаровым по этому делу были опрошены несколько лиц, близко знавших семью Ефимьевых, и они подтвердили, что помещик и его жена считали Павла Дмецова своим сыном и как родного представляли его бывшим в их доме гостям. Со своей стороны он оказывал им полное сыновнее почтение, и, горячо любя его, госпожа Ефимьева тратила на него массу своих денег. Относясь к ней как к родной матери, он везде жил совместно с ней. Умирая, сам Ефимьев оставил ему по духовному завещанию все свое состояние. Если верить некоторым свидетелям, большинство из которых уже умерло, то госпожа Ефимьева в конце июня 1858 г. была беременна и мучилась родами. Когда ребенок появился на свет Божий, она приказала подкинуть его куда-нибудь и настрого запретила дворне упоминать когда-либо о нем. При совместной же жизни Павла с Ефимьевыми родительская любовь их к нему резко бросалась всем в глаза. Странным является только то обстоятельство, что очень долгое время никто из них не хлопотал об исправлении метрической записи новорожденного Павла.
Большое впечатление производят три прошения на высочайшее имя от дворян Матвея и Веры Ефимьевых. Упоминая о своем безупречном служении престолу и отечеству, об избрании его в течение пяти трехлетий предводителем дворянства и пожаловании орденами Владимира 4-й степени и Анны 3-й степени, Матвей Ефимьев всеподданнейше просит в трогательных выражениях разрешить им с женой усыновить приемыша Павла. Прошения эти не были удовлетворены.
По окончании судебного следствия открылись прения сторон.
Представитель обвинительной власти господин Зиберт просил обратить внимание на то, что во всех своих прошениях на высочайшее имя Ефимьевы ни разу не называют Павла Дмецова родным сыном, а выдают его только за приемыша или подкидыша. Если бы Павел действительно был сыном госпожи Ефимьевой, то по желанию мужа он легко мог бы быть узаконен. Помещик сам служил в палате гражданского суда и потому, без сомнения, должен был знать все необходимые порядки. Конечно, в данном деле трудно добиться истины — почти полвека прошло уже со времени рождения подсудимого. Тем не менее из свидетельских показаний все-таки удалось установить, что у больной жены помещика никогда
