class="p1">— Хочу…
Я летел домой, как на крыльях.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой Иван Забегалов узнает о разных приятных и неприятных вещах
Было уже очень поздно, братишки спали за занавеской с птицами, но мама не спала.
— Тебе принесли телеграмму, — встревоженно сказала она, лишь только я появился на пороге. — Что-нибудь случилось?
В телеграмме было написано:
«Весь экипаж поздравляет тебя Иван ты принят Нахимовское училище точка Третьего выезжай застанешь корабль базе готовим проводы подарки точка Приветствуем твою маму братишек поздравляем их будущим морским офицером Ковалев».
— Значит, уезжаешь? — спросила мать, когда я поделился с нею своей радостью.
— Ну, еще не сегодня. Третьего — это будет… это будет в четверг, — успокоил я ее.
— Весь в отца пошел, — тихо сказала мама, глядя на меня, и слезы потекли у нее из глаз. — На всю жизнь в моряки. Он тоже хотел быть всю жизнь моряком, все его тянуло к морю. Все звал нас всех к себе в Севастополь.
— Вот и я вас возьму, — подхватил я. — Окончу училище, буду служить на корабле, стану офицером — наймем квартиру в Севастополе.
— Севастополь-то еще не наш, — вдруг сказал Петюха из-за занавески.
— Будет нашим, — обрезал его Митюха. — И квартир настроят. Это ничего, что сейчас разбиты. А твой альбом, Ванька, мы спрячем и с собой привезем. — И он высунул из-за занавески свою славную рожицу. — Да, про тебя тут старый марочник спрашивал. Почему, говорит, не приходишь, не берешь свои марки. Ты что, ему еще что-нибудь отдал?
Но я уже не слушал ни Петюху, ни Митюху. Эх, побежать бы сейчас к Маргарите, к Проше, поделиться с ними радостью! Ну, да ладно, успеется и завтра.
Я очень плохо спал в ту ночь. Все время просыпался, ворочался и с трудом снова засыпал. И во сне видел себя на мостике, в морском походе…
С утра я побежал вместе с братишками, в школу, и через час вся школа знала, что я принят в Нахимовское училище и еду в Тбилиси. Мне все стали завидовать.
— Ты прямо в Тбилиси, значит? — Нет, сперва заеду на флот, на корабль. Вот видите, со мной желают попрощаться.
Моя телеграмма даже замусолилась, столько ребят ее перечитали. Из школы я поспешил к Маргарите.
Подойдя к дому Маргариты, я вдруг лицом к лицу столкнулся со старым марочником. Мне показалось, что он что-то высматривает и вынюхивает. Он был похож на старую, хитрую лису.
— Все время мы встречаемся с вами, Забегалов, — прохрипел он, в первый раз за наше знакомство называя меня Забегаловым, а не «молодым человеком» и не «юным филателистом». — Приходите сегодня на почту за марками. Я посмотрел тогда «Гамлета», едва не опоздал, но остался очень доволен. Такой актер!.. Такой актер!.. А вы сюда? В этот дом? Ну, я вас жду, приходите!
Я что-то буркнул в ответ и постучался. Мне открыл Маргаритин отчим.
— Входите, юный Колумб, — сказал он ласково. — Маргариточка вас всегда рада видеть.
В комнате у Маргариты топилась печь. Девочка сидела возле нее на корточках и смотрела в огонь.
— Ты пришел? Наконец-то! — воскликнула она.
— Ты знаешь, я послезавтра уезжаю, — сказал я.
— Уезжаешь?
— Ну да. Ты ничего не знаешь. Меня в Нахимовское училище приняли. И я получил телеграмму. Вот, хочешь, прочти. Это пишет мой командир, капитан-лейтенант Ковалев, — сказал я с гордостью.
Но она подержала в руках телеграмму и даже не прочитала ее.
— Я тебе буду писать, — продолжал я. — Каждую неделю. Обо всем. Хочешь?
— Пиши, — как-то безжизненно сказала Маргарита.
Она совсем не обрадовалась, что я буду морским офицером. А я-то думал, что она мне друг.
— Ну, я пойду, — сказал я сердито. — Я ведь только зашел попрощаться. Прощай.
— Подожди! — Маргарита схватила меня за рукав. — Ты не знаешь, как ты, именно ты мне нужен… Даже мамочке я не могу ничего сказать. Потому что она умрет, если про это узнает. Только тебе я одному скажу… ужасную, самую ужасную вещь на свете!
— А что-случилось?
— Такое случилось, Ваня… — Она прижалась губами к моему уху и зашептала быстро-быстро: — Я пришла нынче из школы и открыла своим ключом дверь. Мамы не было дома, и я услышала, что у него кто-то есть. И я думала, что это кто-нибудь из актеров, наверное, но это была совсем незнакомая женщина, молодая, красивая, высокая. Я никогда ее в городе не видала. И я подумала, что, наверное, в театр приехала новая актриса. И уже хотела пойти к себе, как вдруг услышала… как вдруг я услышала, — повторила она задыхаясь, — такое услышала, от чего я чуть было не закричала… Ванечка, они — страшные люди! Если б ты знал, Ванечка, какие они ужасные люди! Они думали, что их никто не слышит…
— Ну?
— И они разговаривали, не стесняясь… обо всем своими словами. Они хотят сделать что-то ужасное… я не знаю — поджечь или взорвать что-то…
— Что ты говоришь?
— Тише, ради бога, тише, — шептала Маргарита, зажимая мне рот. — Он, он услышит. А та женщина — она вовсе не актриса, я не знаю, кто она, но она — не актриса…
— Молчи! — сказал я, оглядываясь и беря себя в руки. — Давай-ка лучше рассматривать, рисунки.
Сердце у меня колотилось.
— Мне кажется, змея вползла к нам в дом, — глядя на огонь, сказала Маргарита. — Я боюсь его, я так боюсь его… и ненавижу. Ой, как я его ненавижу!
— Ты потерпи, не бойся, — старался я успокоить Маргариту. — Я знаю, куда надо пойти.
— Дети, обедать! — вдруг раздался в соседней комнате голос Маргаритиного отчима.
— Идем, — позвала Маргарита. — Надо пойти. А то он что-нибудь заметит.
Да, и нам пришлось пойти, и я жалел девочку. Бедная! «Зеленая стрела», словно зеленая змея, вползла в их тихий дом и обвилась вокруг матери, дочери и сына. «Зеленая стрела»! Кто мог подумать?
И вот мы снова сидели все в столовой, только без Маргаритиной мамы, которая была занята в театре.
Маргарита наливала суп, угощала. Она держалась отлично, а кусок ну прямо-таки не лез мне в горло. Я смотрел на ее отчима,
