Прошло несколько лет после войны, и однажды, днем будничным и неприметным, в Северную бухту Севастополя буксиры ввели странное сооружение — подобие большой железной коробки.
Караван следовал мимо стоявших под парами серых громад крейсеров и невольно приковывал к себе внимание. С бортов кораблей, замедлив дела, смотрели моряки. Братва в белых брезентовых робах, круглолицая, дотошная.
— Гляди-ка — зенитки! Одна, две… четыре! Семидесятишестимиллиметровки! И прожектор в углу, разбитый… Странная посудина…
Борта скользившей мимо железной коробки несли на себе черные подпалины — следы былого огня и дыма, доверяясь поводырям-буксирам, слепо глядели на свет выбитыми глазницами иллюминаторов…
Разговоры сами собой смолкли. И не воевавшим стало очевидно, что железная коробка честно прожила свой флотский век. Бывалые офицеры и старшины ее тут же узнали:
— Это плавбатарея! Знаменитая «Не тронь меня!».
И тут же, сначала на одном, затем на другом, и так на всех кораблях, были отданы команды внимания и памяти. Над бухтой протяжно зазвучали гудки, матросы замерли по команде «смирно», офицеры взяли под козырек, приветствуя проходившую мимо плавбатарею…
Годы отодвигают от нас прошлое. Память соединяет нас с ним.
Плавбатарея… Что знаем мы о ней? Чем заслужила она столь долгую и прочную память?
…В этой книге нет вымышленных имен и ситуаций. Автор лишь неспешно и добросовестно прошел по следам минувшего.
ТРЕТЬЯ ЖИЗНЬ
ХРОНИКА
«В течение ночи 6 июля продолжались упорные бои на островском, полоцком, борисовском и новоград-волынском направлениях и бессарабском участке фронта.
На остальных направлениях и участках фронта происходили бои местного значения, ночные поиски разведчиков».
Утреннее сообщение Совинформбюро 6 июля 1941 года.
…и казалась она мирной, вечной, панорама летнего Севастополя: полуденное выцветшее небо, жаркое высокое солнце; полуподкова Константиновского равелина, отгородившая от зеленого моря лазурную Северную бухту; раскинувшийся на холмах — всегда, сколько он есть — белокаменный город. Люди на улицах, багряные цветы на Приморском бульваре.
Жизнь не спешила менять декорации. Словно и не было войны. А между тем она уже шла.
Две недели под черными рупорами собирались молчаливые люди, и железный голос диктора вещал о сданных населенных пунктах, об упорных кровопролитных боях на всех участках фронта. Все чаще с наступлением темноты фашистские самолеты зловеще гудели над городом.
Весть о каждой упавшей в Севастополе бомбе передавалась как нечто чрезвычайное и в то же время как бы не имеющее никакого отношения к жизни города и его людей.
Сочетание привычного, мирного, с новым, тревожным, еще не укладывалось, не уживалось в сознании. Лишь одно виделось и воспринималось контрастно — флот. Он работал. Уходили в дозор и возвращались корабли. Многочисленные посты наблюдения и связи немедленно докладывали о появлявшихся самолетах противника, о координатах падения бомб и мин. Чуть свет водную гладь распахивали тральщики, пытаясь найти и подорвать сброшенные с неба магнитные, еще не известные нашим минерам «сюрпризы».
Ранним июньским утром к старому затону, где ржавели корпуса списанных на переплавку кораблей, спешил Бутаков — рослый моряк с нашивками капитана 2-го ранга.
Он выглядел бы куда моложе своих сорока семи лет, если бы не густая черная борода, прибавлявшая к истинному возрасту добрых пять лет…
Моряк хорошо ориентировался в печальном многообразии отживших свой век кораблей. По тонким обводам корпуса узнавал некогда бойкий миноносец… По толщине изгрызенного автогеном борта определял останки давно разобранного на металл дредноута… В щербатом, точно изъеденном оспой, тупоносом титане признавал пароход, поднятый ЭПРОНом с морского дна…
Моряк остановился возле притопленной громады — сооружения без кормы и без носа, некоего подобия громадного железного ящика. Задрав голову так, что обнажилась незагорелая кадыкастая шея, сощурясь, осматривал борта странного сооружения высотою с шестиэтажный дом…
Бутаков знал размеры интересующего его объекта: пятнадцать метров в высоту, пятьдесят в длину, тридцать в ширину. Впрочем, что считать длиной, а что шириной — если так называемые були были как раз у меньших сторон квадрата… И если все это было тридцатиметровой «вырезкой» из огромной части — длины будущего корабля, то какой должна быть ширина его палубы? Сорок семь метров?!
У самых больших линейных кораблей, строившихся в стране, такой широкой палубы не было…
В 1941 году составляло государственную тайну то, что сразу на всех крупнейших судостроительных заводах была произведена закладка и началось строительство линейных кораблей нового проекта, каждый из которых имел длину 269,4, ширину — 38,9, высоту борта 10,4 метра. Вооружение — 3 трехорудийных башни с орудиями калибра 406 мм, 6 двухорудийных башен со 152-мм орудиями, 4 двухорудийных башни с орудиями 100 мм). На Балтийском заводе в июле 1938 года был заложен и строился линкор «Советский Союз», в Николаеве, на Заводе имени А. Марти в октябре 1938 года заложен и строился линкор «Советская Украина», в Молотовске, на северном машиностроительном предприятии за год до начала войны заложили линкор «Советская Белоруссия»…
Что касается громадной стальной «коробки», которая интересовала пришедшего к затону Бутакова, то история ее, возможно, и не относилась к уже стоявшему на стапелях и строившемуся в Николаеве линкору, а скорее к какому-то другому, почему-то не реализованному, проекту…
Железная «коробка» была опытным отсеком линейного корабля-монстра, его средней частью-цитаделью. В первой жизни испытывали, как поведет она себя в качку и в определенных аварийных ситуациях. Вторая ее жизнь свелась к испытаниям на живучесть. На ней испробовали действие торпед. Топили — не утопили. До снарядов дело не дошло. Снаряды приберегли для боевых дел, а плавучую мишень отбуксировали в корабельный затон, где и ржавела она, никому не нужная, вроде бы отжившая свой недолгий век…
Ах, люди, люди… Как любят они все новое, молодое, сильное. Как несправедливо порой спешат избавиться от того, что в силу времени либо других каких-то причин и обстоятельств стало вдруг невыгодно отличаться от этого нового, молодого. Если б только на корабли переносили они свою поспешность… Если бы только на корабли…
Через торпедную пробоину капитан 2-го ранга легко проник внутрь «коробки». Достал из саквояжа фонарик и, высвечивая им, долго ходил по пустым и гулким палубам, лазил по шатким ненадежным трапам, что-то прикидывал, высчитывал… Снова прошел в отсек, где зияла торпедная пробоина. В отсеке, словно в гроте, ритмично и звонко плескалась вода. Отраженные ею блики ложились на лицо моряка, дрожали и качались на стальных клепаных переборках…
