Ознакомительная версия. Доступно 47 страниц из 233
ни о чем другом. Он нежно похлопал лошадь, когда они вернулись в тонгу.
– Как далеко отсюда вокзал? – спросил он тонга-валлу.
– О, да прямо вон там, – ответил тонга-валла, неопределенно указывая на заросшую территорию за пределами ухоженных садов ипподрома. – Неподалеку от зоопарка.
«Интересно, дает ли это фору местным лошадям», – сказал себе Варун. Стали бы бежать другие? Какова разница в возможностях?
1.11
Когда они добрались до зоопарка, Бхаскар и Апарна дружно стали просить покататься на детской железной дороге, которая, как заметил Бхаскар, также ездила против часовой стрелки. Лате и Малати хотелось пройтись после поездки в тонге, но дети взяли верх. В итоге все пятеро, прижатые тесно-тесно, сидели в маленьком вагончике красного цвета – на этот раз, правда, лицом друг к другу, пока маленький зеленый паровозик плыл по рельсам шириной в один фут. Варун сел напротив Малати, их колени почти соприкасались. Малати это забавляло, но Варун был настолько смущен, что без конца отчаянно отворачивался, глядя то на жирафов, то на толпы школьников, облизывающих огромные, закрученные розовые конфеты на палочках. Глаза Апарны алчно поблескивали.
Поскольку Бхаскару было девять, а Апарне втрое меньше, у них было мало общих тем для разговора. Потому оба выбрали себе для общения наиболее приятного им взрослого. Апарна, которую светские родители воспитывали, попеременно то снисходя, то раздражаясь, нашла утешение в ровной и несомненной привязанности Латы. В компании Латы она вела себя вполне даже сносно. Бхаскар и Варун тоже отлично поладили, поскольку Бхаскару удалось увлечь Варуна – они обсуждали математику с особым уклоном в гоночные коэффициенты.
Они видели слона, верблюда, страуса эму, обыкновенную летучую мышь, коричневого пеликана, рыжую лисицу и всевозможных крупных кошек. Они даже увидели кота поменьше, леопардового окраса, нервно расхаживающего по полу клетки. Но самым интересным был экзотариум. Оба ребенка горели желанием увидеть змеиную яму, полную довольно медлительных питонов, и витрины со смертоносными гадюками, крайтами и кобрами. И конечно, холодных ребристых крокодилов, на чьи спины некоторые школьники и гости из деревни бросали монеты, пока другие посетители, наклонившись через перила слишком близко к белым разинутым зубастым пастям, вздрагивали и визжали. К счастью, зловещее было по душе Варуну, и он повел детей внутрь.
Лата и Малати заходить отказались.
– Я ведь студентка-медик и уже достаточно жути повидала, – сказала Малати.
– Прошу тебя, не дразни Варуна, – чуть погодя сказала ей Лата.
– О, я его не дразнила, – сказала Малати. – Я просто слушаю его внимательно. Ему же лучше… – засмеялась она.
– Мм… ты его нервируешь.
– Ты очень заботишься о своем старшем братце.
– Он не… а, да… мой младший старший братец. Что ж, поскольку у меня нет младшего брата, я, видимо, поручила ему эту роль. А если серьезно, Малати, я за него переживаю. И мама тоже. Мы понятия не имеем, что он собирается делать, когда через несколько месяцев закончит обучение. Он ничем особенно не увлечен. И Арун вечно запугивает его и издевается. Я бы очень хотела, чтобы какая-нибудь девушка взяла его под свое крыло.
– А я не подхожу? Стоит признать, в нем есть какое-то скромное обаяние. Хе-хе! – изобразила она смех Варуна.
– Не шути, Малати. Не знаю, как Варун, а вот мама была бы в ярости, – сказала Лата.
Чистая правда. Даже если не принимать во внимание, что подобное невозможно чисто географически, трудно даже вообразить в какой ужас привела бы госпожу Рупу Меру одна мысль об этом. Малати Триведи, помимо того, что она была одной из горстки девушек-студенток среди почти пятисот юношей в Медицинском колледже принца Уэльского, была известна своими свободными взглядами, участием в акциях Социалистической партии и своими амурными делами – хотя, стоит заметить, не с кем-то из этих пятисот юношей, которых она по большей части презирала.
– А по-моему, твоей маме я очень даже нравлюсь, – сказала Малати.
– Это к делу не относится, – сказала Лата. – И если честно, это меня страшно удивляет. Обычно она обо всех судит очень предвзято. На ее месте я бы решила, что ты плохо на меня влияешь.
Однако это было не так. Даже с точки зрения госпожи Рупы Меры. Малати, несомненно, помогла Лате обрести больше уверенности в себе с тех пор, как она, едва оперившись, выпорхнула из гнезда святой Софии. И Малати успешно увлекла Лату индийской классической музыкой, которую, в отличие от газелей, госпожа Рупа Мера вполне одобряла. А соседками по комнате девушки стали, потому что у государственного медицинского колледжа (обычно его называли просто «Принцем Уэльским») не было условий для размещения небольшого количества девушек, и колледж договорился с университетом Брахмпура, чтобы их поселили в университетском общежитии.
Малати была очаровательна, одевалась скромно, но со вкусом и могла поддержать разговор с госпожой Рупой Мерой обо всем, начиная с религиозных постов и заканчивая кулинарией и генеалогией (ее собственных прозападных детей эти темы не интересовали вовсе). Кроме того, Малати была белокожей, что являлось огромным плюсом в подсознательных калькуляциях госпожи Рупы Меры. Госпожа Рупа Мера также подозревала, что в жилах Малати Триведи, обладающей опасно привлекательными зеленоватыми глазами, течет кровь кашмирцев или синдхов[52]. Впрочем, ничего подобного она до сих пор не обнаружила.
А еще, хотя они нечасто говорили об этом, Лату и Малати сближала потеря. Обе рано остались без отцов.
Малати потеряла обожаемого отца, хирурга из Акры, когда ей было всего восемь лет. Он был успешным, красивым человеком с широким кругом знакомых. Где он только не работал – некоторое время он был прикомандирован к армии и уехал в Афганистан, преподавал в медицинском колледже Лакхнау, а кроме того, занимался частной практикой. На момент смерти, пусть его и нельзя было назвать экономным человеком, он обладал приличным состоянием. В основном в виде недвижимости. Каждые пять лет он полностью снимался с места и переезжал в новый город штата – в Меерут, в Барейли, в Лакхнау, в Агру. Куда бы он ни приехал, он строил новый дом, но и от старых не избавлялся. Когда он умер, мать Малати впала в депрессию, казавшуюся необратимой, и в таком состоянии провела два года.
Затем ей удалось взять себя в руки. У нее была большая семья, о которой нужно было заботиться. Матери Малати волей-неволей пришлось думать о вещах с практической точки зрения. Она была очень простодушной идеалисткой, честной женщиной, и ее больше заботило то, что правильно, чем то, что принято, удобно или выгодно с финансовой точки зрения. И именно в таком ключе она была намерена воспитать свою семью.
И какую семью!
Ознакомительная версия. Доступно 47 страниц из 233
