Бакунин, сам обвинённый Ф. Энгельсом в авторстве этого или похожего «Катехизиса» и «благословивший» Нечаева на революционную деятельность в России, назвал эту работу «катехизисом абреков», а его автора — «абреком». «Вы по образу мыслей подходите больше <…> к иезуитам, чем к нам»{19}.
Немало характеризует Нечаева ещё один эпизод — сцена убийства Иванова, описанная свидетелями. Вот показание соучастника преступления — Николаева:
«Нечаев сел на грудь Иванова и стал душить Иванова. Иванов кричал сначала: „за что вы меня бьёте, что я вам сделал?“, затем только стонал. Нечаев, ругаясь, что ему никто не помогает, потребовал револьвер и когда его Николаев подал, выстрелил Иванову в голову».
«Прыжов побудительную причину убийства объясняет так: Нечаев, которого Прыжов знал под фамилией Павлова, чувствовал к Иванову личную ненависть. Иванов не желал подчиниться железному характеру Нечаева и ему постоянно противоречил. Нечаев сам говорил Прыжову о том, и Прыжов уговаривал Иванова подчиниться Нечаеву. Затем обвиняемые Кузнецов, Прыжов и Николаев объясняют своё участие в этом преступлении тем, что их отказ неминуемо бы повлёк за собой месть со стороны Нечаева, и они боялись сами быть убитыми»{20}.
Прыжов Иван Гаврилович
(1827–1885) — революционер, историк, этнограф. Был членом нечаевской революционной организации «Народная расправа», присутствовал при убийстве студента И. Иванова
После убийства, как уже упоминалось, Нечаев снова бежал за границу. Хотя на словах он всегда готов жертвовать жизнью «ради дел», на самом деле он ничуть не желает рисковать и так же, как в первый раз, едва почувствовав опасность ареста, немедленно скрывается. Благополучно прибыв в Швейцарию и совершенно не испытывая угрызений совести за совершённое убийство, он продолжает твёрдо держаться избранной тактики.
Во втором номере «Народной расправы» Нечаев объясняет своё появление за границей. Он снова лжёт, что был пойман царём, но, как и прежде, бежал. Продолжает клеветать на Иванова, утверждая, что убийство — результат «суровой логики истинных работников дела». Бакунину он также доказывает, что Иванов — предатель и убийство было совершено по политическим мотивам, хотя в процессе следствия и на суде было доказано обратное, а швейцарская полиция, лишь убедившись, что преступление было уголовным, выдало Нечаева русскому правительству.
В искажённом свете представляет Нечаев и остальную свою деятельность. Оказавшись за границей, он продолжает претендовать на ведущую роль среди русских эмигрантов, требует вторую часть «Бахметевского фонда» и с помощью Огарёва и Бакунина получает её, так как Герцена в то время уже не было в живых.
Кроме денег и власти объектом атаки Нечаева становится также дочь Александра Ивановича Герцена Наталья, имевшая большой авторитет среди эмигрантов. Нечаев, который отрицал в «Катехизисе» все «нежные, изнеживающие» чувства, проповедовал отказ от личной жизни, теперь «забывает» о своих правилах. Он признаётся Наталье в этих самых нежных чувствах и требует взаимности, судя по их письмам, даже с применением грубости. Впрочем, не исключено что с его стороны все эти признания были очередной ложью для усиления своего авторитета с помощью Н. А. Герцен. Наталья, которая не верила Нечаеву и не уважала его, отвергла в довольно резкой форме все его чувства и притязания.
На средства из «Бахметевского фонда» с участием Огарёва и Бакунина Нечаев издаёт «сумасбродные прокламации, обращённые к дворянству, купечеству, мещанству, сельскому духовенству, студенчеству, пытается возобновить издание „Колокола“, ратуя уже не за революцию, а за сплочение всех „честных“ людей, как средство… избежать народной революции, ведёт бесконечные интриги против своих же соратников»{21}.
Объектом шантажа становится, наконец, и сам Бакунин, у которого адептом Нечаева Вл. Серебренниковым были выкрадены компрометирующие документы и письма. В ответ на упрёки Нечаев пишет Бакунину:
«Ну, да! — это наша система, мы считаем как бы врагами и мы ставим себе в обязанность обманывать, компрометировать всех, кто не идёт с нами вполне. Мы очень благодарны за всё, что вы для нас сделали, но так как вы никогда не хотели отдаться нам совсем, говоря, что у вас есть интернациональные обязательства, мы хотели заручиться против вас на всякий случай. Для этого я считал себя вправе красть ваши письма и считал себя обязанным сеять раздор между вами, потому что для нас невыгодно, что помимо нас, кроме нас, существовала такая крепкая связь»{22}.
В результате такой «деятельности» Нечаева Бакунин и Огарёв вынуждены были окончательно порвать с ним. Беглый революционер ещё несколько времени скитается по Европе. В 1872 году швейцарская полиция выясняет его местонахождение и передаёт российским властям.
Таково лицо исторического Нечаева. И если сравнить его с литературным героем, то личность героя «Бесов» Петра Верховенского при всей его карикатурности гораздо глубже, интереснее и целенаправленнее своего прототипа. Даже авторство нелепой и бессмысленной теории грядущих преобразований Достоевский не решается приписать своему «коноводу всего революционного в России». Автором этой полубуржуазной, полудеспотической теории он делает Шигалева.
Современники гневно осудили деятельность Сергея Нечаева и его нечаевщину:
«В лице Натансона, Волховского, Лопатина, Негрескула и их политических единомышленников против Нечаева выступил весь цвет народнической интеллигенции того времени. Все противники Нечаева (кроме рано умершего Негрескула) позднее играли выдающуюся роль в народническом движении 70-х и последующих годов»{23}.
Сама революционная молодёжь чётко отделила революцию от нечаевщины. В. Засулич, О. Аптекман, И. Джабадари, Н. Чарушин, П. Лавров, С. Степняк- Кравчинский, С. Маркович, Л. Дейч и многие другие революционеры в своих мемуарах и воспоминаниях оставили отрицательные отклики о нечаевщине, критиковали методы, которыми их лидер пытался достичь своих целей, гневно осудили его.
В статье «Нечаевское дело» Вера Засулич писала, что Нечаев был среди интеллигентной молодёжи чужим, он ненавидел не только правительство, но и эту молодёжь, всё общество: «Даже к завлечённой им молодёжи он, если и не питал чувства ненависти, то во всяком случае не питал к ней ни малейшей симпатии, ни тени жалости и много презрения»{24}.
Возможно, эту ненависть питала зависть к товарищам, стоящим на более высокой ступени социального положения, более грамотным, культурным и обеспеченным, чем он сам.
Отрицательные отзывы о некоторых молодых русских эмигрантах, имея в виду в первую очередь С. Нечаева, оставил А. И. Герцен. В статье «Молодая эмиграция» он описывает историю получения «Бахметевского фонда» и то, как эти молодые эмигранты требовали у него бахметевские деньги на различные мероприятия.
«Заносчивые юноши, о которых идёт речь… выражают временный тип, очень определённо вышедший, очень часто
