Красной армии, разведчик, в шестнадцать лет пошедший на фронт защищать свою Родину, и не раз рисковавший своей жизнью за дело партии и комсомола! — с трудом контролируя голос, тихо проговорил полковник. — И никто: ни я, ни тем более те, чьи жизни ты, между прочим, защищал… никто не смеет попрекать тебя тем, что ты делал мальчишкой. Ты меня хорошо понял, товарищ Ростов? — выделил голосом «товарищ» Егоров.
— Да, Павел Константинович, — вздохнул Мишка.
— Завтра ты пойдешь в райком комсомола и подашь заявку на вступление. Потом зайдешь в вечернюю школу рабочей молодежи и запишешься на обучение, — тихо и веско проговорил мужчина.
— Так поздно же уже… — растерялся Мишка. — Октябрь же…
— Ничего, месяц с небольшим нагонишь, Иринка поможет, — поморщился полковник. — Это не проблема, Миша.
— Мне на работу устроиться надо… — тихо проговорил Мишка. — Не хочу я у вас на шее сидеть! Не хочу и не буду! — упрямо заявил он.
— Опять ты про завод… — поморщился Егоров.
— Могу грузчиком пойти… Или дворником. Но там платят меньше, — вздохнул парень. — А больше меня никуда не возьмут. Я же ничего не умею… А на заводе даже мальчишки работают.
Егоров, вздохнув, снова откинулся на забор, раздумывая.
— Кем ты хочешь быть, Миша? — спустя минут десять тихо спросил Егоров.
— Не знаю… — растерялся Мишка. — Я как-то не думал… Да и толку-то? Все равно…
— Прекрати! — прервал его Егоров. — Ты молод, умен, решителен. Все в твоих руках. Ты можешь стать тем, кем захочешь. Так кем ты хочешь быть?
— Не знаю… — покачал головой парень.
— Врачом? Или, может, учителем? — не унимался Егоров.
— Врачом точно нет, — задумался наконец и Мишка, тщательно примеряя на себя предложенные профессии. — Учителем… Я не смогу, Павел Константинович!
— Но хочешь? — вцепился в него взглядом полковник.
— Нет… — почти прошептал парень.
— А кем? Ученым? Шофером? Поваром? — Егоров не отводил цепкого, пристального взгляда, наблюдая за парнем.
— А что мне поможет отыскать Тамару? — вдруг вскинул на него глаза Мишка. — Павел Константинович, какая профессия поможет мне ее найти?
— Все никак не уймешься? — проворчал мужчина, поморщившись. — Миша, неужели ты…
— Она жива, Павел Константинович, я точно знаю. И я найду ее, — мрачно взглянув на Егорова, перебил Мишка. — Я только не знаю, где ее искать… Могу только сторону показать, куда меня тянет. А вот точно чтобы… не знаю. И как искать ее, не знаю. Какая профессия поможет мне ее найти?
— Через архивы, наверное… Если она жива, то была в каком-то госпитале. Это должно было попасть в архив… наверное… — медленно и задумчиво отозвался Егоров, и вдруг резко спросил: — А твой дар, Миша? Ты же сам говорил, что он рвется наружу, и ты не можешь его не использовать! Ну не лучше ли тебе выучиться на врача и лечить людей? И дар твой очень там пригодится!
— Ннет… Только не врач… Я не смогу. Не хочу. Не хочу! — тряхнул Мишка головой и с тоской взглянул на Егорова: — Не смогу. Не смогу скрывать это, не смогу молчать, не смогу не лечить… Или лечить. Не могу объяснить… Я же убью кого-нибудь… — Мишка, вдруг представив, что к нему на лечение пришел недоброй памяти адъютант майора Черных, передернулся. Его бы он точно не лечил, а наоборот, прикончил по-тихому.
Взглянув на вдруг передернувшегося парня, Егоров кивнул и задумался. Что же ему предложить? Завод точно не выход. Мальчишка там с ума сойдет со своим даром. Ему надо быть среди людей, контактировать с ними, чтобы справляться со своими возможностями. За почти два года наблюдений за подростком Егоров это четко видел — если Мишка какое-то время вдруг не пользовался своими возможностями, его в буквальном смысле разрывало на части. Парень становился раздражительным и нелюдимым, активно сторонился людей, одновременно с тем буквально впиваясь взглядом в некоторых, при встрече прятал руки за спину, либо засовывал глубоко в карманы, сам того не замечая, дабы избежать даже случайного прикосновения. Взгляд у него становился тяжелым, мрачным, глаза темнели. В эти периоды Егорову было страшно смотреть подростку в глаза — ему казалось, что они затягивают, стремясь поглотить само его существо, или наоборот — оттуда вырвется что-то, что попросту уничтожит, испепелит его…
В такие моменты полковник старался отправить его на задание посложнее, где парень сможет выпустить пар: добыть «языка» или ценные сведения, а несколько раз он даже участвовал в операции по освобождению пленных… И не раз Егоров замечал, что и окружающие сторонятся пацана. Пожалуй, настоящим и единственным другом ему был только Бирюк, который совершенно не опасался мальчишку, а в периоды его «застоя» откровенно дразнил его, доводя буквально до бешенства. Они даже дрались несколько раз, и это была далеко не тренировочная борьба. Бились Мишка с Бирюком серьезно, до крови. Впрочем, Егоров на эти битвы старательно закрывал глаза — после подобных драк Мишке всегда становилось значительно легче. И сейчас полковник откровенно терялся, перебирая в голове различные профессии, которые можно бы было предложить парню.
Мишка же после вопроса Егорова тоже глубоко задумался: а ведь и правда, что ему делать с даром? До сих пор он спасался, незаметно подлечивая семью полковника и вливая в них силы. Но даже сейчас он чувствовал, что еще немного — и ему придется искать, куда бы выпустить то, что копилось в нем. И дай Бог, чтобы из него вырвалось это на благое дело. А если он разозлится и причинит вред Андрейке или Иришке? У парня аж все похолодело внутри — о таком было страшно даже подумать, и он просто обязан этого не допустить! Он же как бомба замедленного действия — совершенно непонятно, когда и где взорвется и начнет убивать… Господи, как же просто было на фронте! Фрицев — хоть каждый день по сотне уничтожай… Да даже одного «языка» добыть — и то Мишка выкладывался по полной, каждый раз буквально приползая в расположение и падая на свою койку совершенно обессиленным. А теперь где брать фрицев? И что ему теперь делать? Ни ранений, ни «языков», ни заданий никаких… И как ему теперь выкручиваться? Нет, от Павла Константиновича надо срочно уезжать. Ну не может он, просто не
