Подобное настроение народа должно было неминуемо вовлечь правительство в открытую борьбу с притеснителем Германии. Но король, по прибытии в Бреславль, все еще колебался в нерешимости, которой главной причиной были внушения некоторых из близких к нему лиц, страшившихся разрыва с Францией. Вступление генерала Шарнгорста снова в должность генерал-квартирмейстера, сопряженное с правом присутствовать в Совете министров, усилило поборников союза с Россией, но не доставило им несомненного перевеса. Нашлись люди, уверявшие короля, что Наполеон, после понесенного им урона в истекшем году, совершенно оставил мысль о всемирной монархии, и что будто бы надлежало преимущественно опасаться преобладания России. Полагали, что император французов, имея в то время необходимую нужду в союзе с Пруссией, готов был согласиться на все ее требования и образовать из сей монархии, увеличенной соседственными владениями, обширное государство, которое могло бы служить ему преградой против России. К тому же некоторые, сомневаясь в бескорыстии видов императора Александра I, думали, что он, заняв вооруженной рукой польские области, прежде принадлежавшие Пруссии, воспользуется случаем удержать их в своей власти. Носились слухи, что многие из сподвижников нашего государя предлагали ему расширить пределы России насчет Пруссии. Несмотря, однако же, на то, личные отношения короля Фридриха-Вильгельма к императору Александру, сочувствие прусского народа к русским и отложение Йорка от французов должны были неминуемо побудить Пруссию к союзу с Россией. По прибытии короля в Бреславль он хотел немедленно послать доверенное лицо для переговоров к императору Александру; но, вместе с тем, не желая подать повода к недоверчивости Наполеону, испрашивал его согласие на отправление переговорщика в нашу Главную квартиру; целью же или предлогом переговоров с русским правительством было признание нашим государем нейтралитета Бреславля и южной Силезии. Наполеон отклонил это предложение; но король все-таки послал в начале февраля (н. ст.) своего генерал-адъютанта, полковника Кнезебека, инкогнито, под именем купца Эделинга, в Главную квартиру русской армии. 28 января (9 февраля) Кнезебек отправился в нашу Главную квартиру, тогда находившуюся в Клодаве, в двух переходах от Калиша, и прибыл туда 3 (15) февраля. Император Александр, приняв его в тот же день, объяснил ему определительно свои виды: «Желаю, – сказал Государь, – чтобы Пруссия была восстановлена во всем прежнем, и даже, если успех увенчает наши усилия, еще в большем блеске; тот день, в который возвратятся королю законно принадлежащие ему владения, будет прекраснейшим днем моей жизни».
Казалось, такое начало переговоров обещало столь же быстрый, сколько и успешный исход их; вышло иначе: Кнезебек не умел обсудить обоюдное положение России и Пруссии и, вместо того чтобы прямо объясниться с императором Александром, хитрил и запутывался в дипломатических тонкостях. Полагая, что наше правительство стремилось к приобретению Восточной Пруссии, Кнезебек не обратил внимания на действительные виды нашего государя, клонившиеся к овладению Варшавским герцогством и к расширению предeлoв Пруссии насчет Саксонии. Сам Штейн, заметив, что такие переговоры вели к напрасной трате времени и замедляли освобождение Германии, выразил о том свое мнение, с отличавшей его откровенностью, Кнезебеку и писал, в таком же смысле, Гарденбергу. Император Александр, желая ускорить ход дела, прервал переговоры с мнительным Кнезебеком и отправил к королю в Бреславль Штейна и Анштетта, уполномочив их вести переговоры с прусским правительством. Несмотря на сильную простуду, которой страдал Штейн, он немедленно поехал в Бреславль, и, прибыв туда 13 (25) февраля, явился к королю и объяснил ему опасность оставаться в союзе с французами, потому что вся Пруссия тому противилась. «Невозможно, – сказал он, – верить обещаниям Наполеона, да если бы он и в действительности хотел сделать что-либо полезное для Пруссии, то едва ли он уже в состоянии исполнить свои намерения; с другой стороны – трудно будет противодействовать России либо следовать примеру Австрии, которая находится совершенно в ином положении. По моему мнению, – продолжал Штейн, – император Александр твердо решился восстановить Пруссию, и нам не остается ничего более, как отстаивать соединенными силами обоих государств независимость Германии. В случае же, ежели прусское правительство останется в союзе с Наполеоном, император присоединит к своим владениям все области до Вислы и учредит в них русское управление»14.
Успешному ходу переговоров способствовало прибытие в Бреславль депутата Восточной Пруссии, майора графа Дона, брата бывшего министра, с известием о постановлении сейма областных чинов: выставить на свой собственный счет 30 000 человек Ландвера. Хотя такое самостоятельное распоряжение сейма, собранного под влиянием русских властей, не понравилось Фридриху-Вильгельму, однако же значительное вооружение одной из важнейших областей Пруссии должно было оказать – и оказало в действительности – большое влияние на короля, убедившегося на деле, на какие огромные пожертвования готов был народ в случае войны против Наполеона. Такое общее настроение умов, с одной стороны, ручалось в успехе борьбы на жизнь и смерть за независимость Германии, а с другой – выказывало неизбежность союза с Россией; следствием того было заключение союзного трактата в Бреславле 15 (27) февраля, за подписью канцлера Гарденберга и Анштетта; на следующий день, 16 (28) февраля, сей договор был подписан в Калише князем Кутузовым и генералом Шарнгорстом, присланным, по желанию государя, в нашу Главную квартиру на место Кнезебека. С этого времени Шарнгорст был весьма деятельным и полезным посредником между войсками обеих союзных держав15.
На основании трактата между Россией и Пруссией постановлено: 1) заключить оборонительный и наступательный союз для восстановления прусской монархии в таких пределах, какие требовало обеспечение спокойствия обеих держав; 2) с этой целью Россия обязалась выставить 150 000, а Пруссия – 80 000 человек, не считая крепостных гарнизонов; 3) державы согласились не заключать отдельно ни мира, ни перемирия с Наполеоном; 4) употребить все средства для склонения Австрии к принятию участия в союзе против Франции и войти в переговоры с Англией о снабжении Пруссии оружием, припасами и субсидиями.
По секретным условиям сего же договора император Александр I обязался не прекращать войны до тех пор, пока Пруссия будет восстановлена в статистическом, географическом и финансовом отношениях, не только сообразно с положением государства до войны 1806 года, но с расширением его пределов областями, которые послужили бы связью между Старой Пруссией и Силезией. Союзные державы, предвидя необходимость удовлетворения Англии, положили не включать Ганновер в число земель, долженствовавших послужить к вознаграждению Пруссии16.
Договор, заключенный в Калише, не был объявлен немедленно по его подписании – ни французскому правительству, ни прусскому народу. Король хотел разорвать союз с Наполеоном не прежде, как по очищении прусских владений от французов нашими войсками. А между тем в Пруссии народные ополчения с каждым днем получали большее развитие.
Душой этих приготовлений был гениальный Шарнгорст. Едва лишь принял он управление военной частью, как последовал приказ о призыве на службу в Силезии (подобно тому, как уже было в Пруссии и Померании) всех кримперов[14] и отпускных солдат; тогда же сделана перепись всем рекрутам, а равно лошадям, годным к службе. Для сбора людей в Восточной Пруссии, под начальством генерала Бюлова, назначен был Грауденц, а в Новой марке (Neumark)[15], под начальством Борстеля, Кольберг, единственные крепости в сих областях, занятые прусскими гарнизонами и могшие служить опорными пунктами для народных вооружений. Из прочих же областей, занятых французскими войсками, охотники пробирались кое-как на сборные пункты, преимущественно в Силезию.
