книжки на стене. А папа этого светлого мальчика живой и уже едет к ним! Мама получила от него письмо и деньги, она от радости устроила праздник. А отец – герой, орденов много-много и прилетит он на этом самолете, который привозит почту в Ачикулак! Они будут радоваться вместе и жить долго,« добра наживать». Как заканчиваются все хорошие сказки!
А почему я « не устроила жизнь» той маме с мальчиком, которые ели у нас суп? Болела что ли тогда? А где они нашли себе жилье без моей помощи, думала я позднее? Почему же я не стала им помогать сразу же, когда они поклонились и ушли? Такая я плохая, ругала я себя.
Иногда подходили к нашему окошку люди с тощими мешочками за спиной и протягивали руку. Мама выносила им хлеба кусочек, если он у нас был. А если ничего не было, то мама отворачивалась от окна и от меня, и я боялась в это время на нее посмотреть. Мама не разрешала никому плакать, и я никому не выдавала ее тайну…
А эту маму с мальчиком такого же роста, как я, она позвала в дом и налила каждому по тарелке супа. И дала им в дорогу по сухарику. Когда наши гости ушли, я спросила:
– Почему так булькало, когда они ели?
– В пустой живот так суп глотается…
И опять отвернулась от меня надолго.
******
… Лето. Каждое утро – радость: опять, как и вчера, и как позавчера, и как неделю назад пойду на целый день к Аркадию Яковлевичу. Ура! А… А Синицына? Снова будет стоять на дороге? Да не просто стоять, пусть бы стояла, жалко, что ли. Так она же будет допрашивать меня! Я уже думала, как ее обойти, но ее дом стоит как раз на моем пути.
Стоит! Неужели ей больше делать нечего? Грядки бы поливала, вон какая жарища с утра… Но надо идти, отвечать на ее вопросы, одни и те же вопросы, потому что моим ответам Любкина мама не верит… Прямо таки ноги заплетаются… Иду нарочно медленно, надеюсь, что ей надоест ждать и пойдет, например, суп варить. Нет, для Синицыной важнее всего какая-то правда.
– Где идешь?
– К Арк… К Клавдии Ивановне.
– А шо ты там делаешь кажный день?
– Работаю… Помогаю…
– Перестань сказать! Такое… и то оно работае?
Вопросы и ответы всегда одни и те же. Наконец, в один счастливый день, даже без этих вступительных вопросов, тетка сама подсказала:
– А може вы земляки?
И в голосе не насмешка – « и то оно работае» – и смотрит тихо-мирно.
– Да,– обрадовано подтвердила я,– земляки!
С этого дня дорога свободна. Ура!
*****
Куда бы бабушка Анна ни шла, наклонялась и подбирала с земли перья, потерянные чьими-то беспечными курами, утками и гусями. Постепенно ее семья обрастала подушечками, не какими-то набитыми соломой, а настоящими перовыми.
А осенью бабушка приносила из леса своим внукам боярышник, лесные маленькие груши, кизил, калину, а то и шишки да еще лесные орешки. Знала она все места, где вдоволь такого добра.
Мы с Галькой тоже носили из леса то, что росло близко. Орешки и шишки попадались нам редко, кизил чаще. Но прослышала я, что соседка знает кизиловые места, где его хоть завались. Варенье из него варили вкусное.
– Бабушка, а не возьмете нас с Галькой в лес за кизилом? Хоть один разок. Мы бы вам ветки наклоняли…
Она легко согласилась. А то все одна да одна.
Мы шли в лес и разговаривали – быстро дошли. Мы с Галькой старательно наклоняли гибкие тонкие ветки деревца. Одна из нас висела на нем, чтобы другие обрывали темно-бордовые ягоды. Бабушка соскучилась по общению и все рассказывала о довоенной жизни, о войне.
Один из ее многочисленных рассказов поразил меня, вспоминала его часто.
Несколько лет Анна служила домработницей у большого начальника. Начальник-то он важный, а человек простой, никого не обидит. Редко дома бывал, все машины строили его рабочие для новых колхозов. А как придет домой пока дети не спят, да как начнет с ними скакать, бороться да смеяться, а то тихо на софе книжки им читать. Радостно становится в доме!
– Я в детстве окончила 4 класса. А у них стала часто читать… Старалась сделать в квартире больше, чем требовали, так он меня пожалеет и похвалит.
Я взглянула сквозь листву на бабушку Анну, когда услышала ее изменившийся голос. Говоря о том человеке, она ласково улыбалась, морщинки разгладились. Подумалось: так ведь она совсем молодая!
– Надо тебя, Аннушка, на учебу отправить. Вот закончу большое дело, подготовимся, да прямо в техникум примут тебя!
Я верю, хоть он и смеется. Он веселый был… А мне-то уже лет 35 было…
Держусь за ветку, ниже гну ее к земле. А почему же наступило молчание? За листьями и ягодами увидела совсем уже другое лицо. По щекам у Анны текут слезы одна за другой так обильно, что даже не задерживаются в морщинках, уже вся шея мокрая, а она быстро перебирает руками, отделяя ягоды от листьев. Холодок заполз в грудь да так и застрял под горлом.
– Какой это год был, бабушка Анна? Ну, когда тот ваш человек хотел вас учить?
–33 год. Раньше, чем других его забрали! Его друзей – позже…
Справилась со слезами, вытерла о плечо глаза и заговорила уже громче, с горечью и обличающим недоумением. Как будто на суде выступала перед своим поколением, говорила то, что вроде бы и так все знали правду, а вот послушайте еще и ее!
–А за что же было его забирать? Такого человека! Да навсегда… А сколько их… На них Россия держалась! Кому же было воевать, когда немец напал на нас?
Сколько их таких рассказов слышано, читано… Это было уже начало 60-х годов. И увидела я лицо моложавой женщины, конечно, не может быть, чтобы Аннушка не полюбила в то время незабываемого человека. Одного из тех, на чьих плечах « Россия держалась». Отблеск той любви так омолодил ее лицо! А потом горестное лицо, постаревшее, оплакивающее не один год прекрасного человека. И свою судьбу тоже.
Через историю одной семьи – вcя история наша.
*****
…Мы не сумели увернуться от глубокой колеи на узкой лесной дороге. Застряли в липкой грязи довольно крепко. Пока наш заслуженный «Москвич» бесполезно фыркал, нас догнал всадник. Хоть и медленно он ехал, поравнялся с нами. Немолодой чеченец, плотный, невысокий и лошадка под стать ему,
