Проще было протиснуться на машине сквозь пробки, чем сквозь полный зрительный зал.
Он покачал головой и тихо шепнул:
— Не всадил, что непонятного? Смотри лучше.
И я посмотрел на сцену, затаив дыхание.
Аня была великолепна.
Партнер — лишь фон. Она казалось пылающим огнем среди бесконечного количества льдин и айсбергов. Красива, талантлива, по-своему мужественна, раз смогла выйти на сцену, раз смогла преодолеть стыд и страх.
Она справится. Ничего страшного не произошло, но и обманывать ее нельзя, нельзя снова доставлять ей страдания, как Веселов. Только не ей.
Кстати.
— Где этот ублюдок?
— Отлеживается в гримерной. Его один из близнецов приложил, — указал он рукой на пару парней и женщину. Ее я уже видел, а вот парни казались лишь смутно знакомыми.
Тут на нас шикнула какая-то дама в черном костюме. Я лишь приподнял брови, и она, вздернув подбородок, отвернулась.
— Я пойду к нему, скажу… — начал я было делать шаг в сторону, но Афанасьев меня задержал.
— Да стой ты здесь. На Аню смотри. Она тебя уже заметила.
И как ты это понял?
Это было невозможно, не в такой толпе и не сквозь свет ослепляющих софитов, но я все равно ощутил касание ее взгляда.
Она действительно заметила меня и как будто бы ожила.
О, девочка моя, как же я буду по тебе скучать. По тебе и твоей улыбке, что во время секса была обжигающей. По твоим тихим стонам, когда я в тебе. По твоей непосредственности, от которой хочется улыбаться и мне. По твоему совершенному телу. Ты не простишь меня, ведь так? А если и простишь, то не забудешь. Со временем возненавидишь, и наша страсть сожжет нас самих.
Представление закончилось бурными овациями. Я хотел дать себе пинка, что даже не купил цветов.
Оказалось, они были и не нужны. Когда Афанасьев провел меня за сцену, Аня буквально сбила меня с ног, радуясь просто тому, что я появился.
Оставаться хладнокровным, когда тебя охватывает вихрь, было сложно, поэтому я не сопротивлялся, пока получал поцелуи и крепкие объятия. Да и не хотел, если честно. Наслаждался последними минутами счастья. Старался надышаться перед своей неминуемой гибелью.
Я не стал ничего спрашивать о Веселове, сейчас не стоило отвлекать ее от триумфа.
— Ты пришел, Рома! Я так рада, что ты пришел. Я знала, знала.
Сзади, пока мы шли в гримерку, фыркнул Афанасьев.
Урод.
Белая, недавно выкрашенная дверь была закрыта.
И я с сомнением посмотрел на Олега. Сзади уже собралась порядочная толпа.
— Он там не сдох, случайно? — попытался я пошутить. Я не хотел его смерти. Я хотел разобраться с ним сам.
Аня закричала, как только Афанасьев открыл дверь своим ключом. Позади стали еще сильнее толпиться студенты. Кто-то уже светил камерой.
Вот же сука!
Внутри лежал Веселов, судя по всему раскинувшись в очень неудобной позе.
Его лицо было похоже на кровавое месиво, словно кто-то очень долго проверял на нем силу молотка. Кровь дотекла почти до порога.
Я всучил Аню Олегу и тут же аккуратно прошел к… Да, скорее всего, трупу.
Пульса не было, а кожа на шее начала синеть.
— Скорую? — спросил бледный замерший Афанасьев. Да, это тебе не театральная смерть Дездемоны. Натурализм в чистом виде.
— Ей тут делать нечего. Полицию и прочих. Разбирайся. Аню я забираю.
— Конечно, — отпустил он из объятий мою девочку.
Она, всхлипывая, зарылась мне в шею носом, стараясь не смотреть на бывшего, теперь уже мертвого друга.
Мне не было его жалко.
Но возникал вопрос, у кого еще было желание расквасить вусмерть физиономию насильника?
— Он, — всхлипнула Аня. — Он умер?
— Не думай об этом, думай о том, как ты блистала на сцене.
— Не могу, — шептала она, пока я вел ее в машину. Сумку мне всунул еще Афанасьев в гримерке, набирая стандартный экстренный номер.
Домой Аню я уже заносил. Раздевать пришлось ее тоже самому, ополаскивать обессиленное тело в душе и, главное, не думать, что все это в последний раз. И не возбуждаться, чтобы не напугать ее своими инстинктами, которые всегда обострялись возле нее.
Говорить о расставании? Даже я не был настолько циничен. Придется выждать время.
Смертник получил отсрочку.
Когда гораздо позже, после душа и легкого ужина, мы лежали кровати, Аня спросила:
— Рома, ты знаешь, что сделал…
— Он не сделал, — напомнил я.
— Но он был близко… Почти внутри. Я так боялась, я так не хотела, чтобы меня трогал кто-то кроме тебя.
— Тихо, тихо. Все уже позади. Его больше нет, — проговорил я, поглаживая заплаканное лицо, такое красивое лицо, освещенное лишь бликами ночных огней.
— Рома! — вдруг вскочила на кровати Аня и нависла надо мной, беря в кокон еще мокрых волос. — Скажи, что любишь меня! Пожалуйста! Мне это очень нужно.
— Люблю, конечно люблю, — проговорил и с удивлением обнаружил, как легко произносятся эти слова. — Очень люблю, малыш.
— Скажи, что я не стала тебе противна.
— Какая чушь, конечно нет.
— Скажи, что никогда меня не оставишь. Скажи.
И сейчас решалось многое. Стеклянный пол под моими ногами заскрипел и пошел мелкой паутинкой.
Я был на грани самой страшной ошибки. Я не хотел ее совершать. Может быть, судьба давала мне шанс?
— Я никогда тебя не оставлю, — шепнул я, потянувшись к ней, осыпая поцелуями шею, ключицы, касаясь груди.
Я снова ее хотел. Может быть, секс выгонит последние плохие мысли из ее головы. Я смогу этого добиться, я хочу, чтобы она поняла, что секс в первую очередь удовольствие.
Я долго ласкал ее рот губами, целовал, все больше углубляясь, чувствуя во всем теле нарастающее напряжение. Она ласкала руками мою грудь, постоянно цепляя чувствительные соски, задыхаясь и с той же силой отвечая на мои ласки. Уже готовый войти в тесные глубины, я перекатился так, что она оказалась подо мной, и раздвинул стройные ноги, открывая мощному желанию вожделенный путь.
— О, Рома, — она вдруг остановила мою руку, которая легла между ног, и накрыла влажное, ничем неприкрытое лоно. — Мы можем с этим подождать? Понимаешь, — отвела она взгляд. — Я просто как вспомню прикосновения Артура, меня начинает мутить.
— Не вспоминай, — предложил я, чувствуя головокружение от запаха ее женственности, целуя живот, пальцами легонько поглаживая половые губы.
— Пожалуйста, — напряглась она вся и оттолкнула мою руку. — Давай немного подождем!
