И всего одно сообщение:
«Твоя охрана уже заплатила за твой побег. Твоя очередь, родная…»
— Выброшу на остановке. Чтобы никто не увидел, — доносится от водителя.
Я молчу, судорожно собирая слезы по щекам.
— Плачешь, словно я тебя изнасиловал. Успокойся. Чувствую себя мерзавцем…
— Очень странно, что вы себя так чувствуете, — огрызаюсь в ответ.
Альберт резко тормозит. Ремень отстегивает, разрешает выйти. Но перед этим предупреждает:
— Будешь хорошей девочкой, никто ни о чем не узнает. Ты должна передать мне один документ, после этого — свободна.
— Какой документ вам нужен?
— Будешь у Басманова дома — получишь смс. Иди, он тебя ждет.
Смертник ухмыляется и резко срывается с места, высадив меня на остановке. Вечерело. Погода стояла пасмурная, и люди недовольно покосились в мою сторону.
В автобусе достаю из сумки карточку. С четырнадцати лет брат заботится обо мне, перечисляя деньги не просто на карманные расходы, а на мое будущее. Готовит к взрослой самостоятельной жизни. Через год он планировал купить мне отдельную квартиру. Однокомнатную, но свою, уютную.
Максим обещал учебу оплачивать, а я взамен пообещала на бюджет поступить. Жизнь нам облегчить. Чтобы эти сотни тысяч на развитие его бизнеса пошли. И я поступила. Максим гордился мной.
Мы друг у друга одни остались. Больше некому о нас позаботиться.
А что будет теперь… одному Басманову известно.
Я приезжаю домой, когда на улице совсем стемнело. Брат не любил, когда я задерживалась, но теперь у него другие заботы. Максим по уши в долгах. Круглосуточно на работе.
Рядом с домом я не увидела Басманова.
Шмыгая носом, направляюсь к подъезду. Решила перезвонить Рустаму из дома, там безопаснее будет.
Забыв о том, что дом — и есть самое небезопасное место.
Не заметив внедорожник, что в темноте казался совсем черным, а не коричневым. Он стоял совсем рядом, а из-за слез я его даже не заметила.
И сердце ухнуло, когда водительская дверь бесшумно отворилась.
В сумерках я увидела взбешенное лицо Рустама.
Его внушительная фигура размашисто приближалась ко мне.
Интересно, а кто меня хоронить будет?
А если брата после этого тоже убьют?
Получается, жизнь наших родителей не будет иметь продолжение?
Все эти вопросы проносились в моей голове с бешеной скоростью, пока Басманов неумолимо приближался.
А приблизившись, он схватил меня за руку так, что и пикнуть не успела. Выдернул сумку из рук, и сначала ее закинул в салон, а затем меня.
Стало поистине страшно. Сопротивляться не думала — он на грани.
Прихлопнет как муху и глазом не моргнет.
Машина сорвалась с места. Рустам руки в кулаки сжал — так сильно в руль вцепился. В шахматы на дороге играл, жизнью рискуя.
И ни слова не сказал.
Трясущимися руками я достала свой телефон. Убедилась: действительно больше сорока пропущенных. Холодными пальцами нашла контакт брата и отправила всего одно сообщение:
— Дома не жди, сегодня не вернусь. Со мной все хорошо. Люблю тебя больше жизни, Максим.
Со мной не все хорошо. Басманов в центр увозит, по дороге бешено виляя. Мы приближаемся к проспекту. Он тормозит у какой-то высотки и также грубо меня вытаскивает из машины.
— Рустам… — лишаюсь дыхания, так сильно дернул.
— Ни слова. Молчи.
Почти прорычал. Машину закрыл, сумку мне вручил и в лифт запихал.
Этаж высокий. Спрыгнуть нельзя будет.
Тихо всхлипываю. Страшно же. Упираюсь глазами в мужскую спину, а в зеркале с его взглядом встречаюсь.
Знаю, что я красавица. Нос почти бордовый, кайма губ еще больше покраснела от напряжения. Так сильно кусала их, чтобы не зареветь.
И тут он вздыхает. Так громко и шумно, что я вздрагиваю.
— Ну, чего ты ревешь?
Качаю головой. Не реву.
Из лифта Рустам снова за руку выводит, но уже не так больно. Квартиру ключами открывает, передо мной распахивает. Держит, словно я могу испариться, сбежать.
Делаю, как он велит.
Если я правильно поняла, то Рустама можно смягчить. Слезами и покорностью.
Он не любит слезы и любит покорность.
Переступаю порог, окунаясь в полную темноту. За нами захлопывается дверь, и сердце где-то в пятках тормозит.
— И где ты была?
Я ошиблась. Думала, он успокоился, но ярость в его голосе была едва сдерживаемой.
На мое молчание он злится еще больше. Оттесняет меня к стене, взглядом недобрым в мои глаза впивается.
— Отвечай.
Тело сковывает судорогами. Все требуют от меня информацию. Угрожают, спрашивают, подпирают.
А вдруг он уже знает о нашей встрече с Альбертом? Поэтому так летел домой… чтобы здесь убить, наверное.
— Рустам… Я должна тебе кое-что сказать.
Голос подводит. Легкие сводит от страха. Хочу сказать, что это все неправда. Что Альберт заставил, что Миша — просто мой друг.
— Почему ты не отвечала на звонки?
— На звонки? — шепчу хрипло.
— Мне из универа тебя забрать и наручниками к батарее сковать? Запретить учиться, работать, дышать? Или ты все-таки будешь слушаться?
Он упирается в мою щеку. Дышит тяжело, сцепив челюсти. Руки его к моей груди прикасаются.
— Завтра же документы забираешь. На заочное перейдешь. И жить у меня будешь.
Напряжение вынуждает эмоции вырваться наружу. Меня трясет до невозможности.
Я начинаю реветь, а Рустам хватает мое лицо и хмурится зло. Ожесточенно в плен берет.
— Это что такое? Родная…
Запирает входную дверь, чертыхаясь. Мое безвольное тело подхватывает и только лишь в ванной отпускает.
Сажает на машинку стиральную так, что ногами до пола не дотягиваюсь.
Я обвожу затуманенными глазами ванную. Белоснежная, не под стать Басманову. И огромная. Шум воды пробивается сквозь панику.
Сильные пальцы Рустама вытирают слезы. Щеки влажные, губы соленые…
— Меня испугалась, да?
Его хриплый шепот упирается в висок. Горячее дыхание губ касается. Тело еще дрожит — оно не отошло от пережитого.
— Девочка моя, родная. Не смей игнорировать мои звонки…
— Я не знала, что это ты звонишь…
Безжалостно вру.
