Вот что было для меня важно. По крайней мере, тогда.
Михо
Я просыпаюсь от шума молотящих по крыше капель. После стольких лет жизни в звуконепроницаемых студенческих квартирах в Нью-Йорке, построенных еще в довоенные времена, этот шум напоминает мне о детстве, проведенном в многоместных комнатах в «Лоринг-центре». Там моя кровать стояла у окна, и я часто ложилась спать под мелодию дождя, барабанившего по тротуару.
Сейчас я живу в маленьком четырехэтажном офистеле, на строительстве которого явно сэкономили. Здание называется «Цветной дом», хотя выкрашено в серый цвет, а надпись белая. Нигде ни пятнышка другой краски, зато аренда дешевле грязи… но только на нашем этаже. Я не знала, что антипатия к числу «4» – лишь азиатский предрассудок, пока не переехала в Америку: там не любят число «13» из-за какого-то клоуна из фильма ужасов. Или вампира – не помню. В любом случае домовладелец не может спрятать в четырехэтажном здании четвертый этаж так же легко, как, например, в высотках: там просто выкидывают одну кнопку лифта, и тот с третьего едет сразу на пятый. Так что группка девушек, включая меня, живет в двух крошечных квартирках на несчастливом этаже. И все мы благодарим судьбу за почтовый индекс и метро в двух кварталах от дома.
В детстве я не могла даже вообразить, что однажды буду жить в деловой части Сеула с ее мерцающим горизонтом и причудливыми скульптурами, стоящими на страже у каждого небоскреба. Меня все еще удивляет, как спокойно люди моего возраста расхаживают по мраморным лобби с одноразовыми стаканчиками кофе в руках и болтающимися на шее рабочими пропусками.
До переезда в Нью-Йорк моей жизнью был маленький ресторанчик в цветочном поле, а затем – детский дом в лесу. И провинциальная художественная школа в горах.
Однажды Суджин в письме предложила мне жить вместе, и после окончания нью-йоркской стипендии я ухватилась за эту возможность. Подруга покинула «Лоринг-центр» незадолго до меня, и несколько лет мы жадно переписывались, обмениваясь историями о жизни в Сеуле и Нью-Йорке. О прошлом мы почти не говорили.
Суджин сказала мне, что, как и во всех офистелях, у нее тесновато. Обычно офистели – это компактные многоэтажки с сотнями квартир. В ответ я попросила следить, когда освободится какая-нибудь комната. Как только это случится, я тут же забронирую билет на самолет.
Суджин переживала, что после блистательного Нью-Йорка я разочаруюсь, но я ответила ей правду: здание мне очень нравится. Оно словно создано для тех, кто ничем не ограничен.
Здесь в основном живут девушки – за исключением женатой пары прямо под нами. С утра до вечера мои соседки носят чистую, красивую одежду. Думаю, я единственная во всем офистеле не накладываю полный макияж, не окрашиваю и не завиваю волосы. Когда Ара впервые увидела меня, она широко открыла рот и с тех пор при каждой встрече не может не коснуться рукой моих прядей. Я воспринимала это как лесть (обычно люди в Штатах восклицали, что завидуют моим волосам), прежде чем заметила, с каким сожалением она смотрит на Суджин и качает головой, проводя по ним пальцами. «Такие жесткие», – написала она в своем маленьком блокноте.
Моя комната находится вплотную к входной двери, а рядом – лестница. По ней разносится громкое эхо, так что я каждое утро слышу разговоры живущей внизу четы. Они старше меня – им около тридцати, муж до безумия любит жену. А вот она, кажется, всегда где-то там, далеко. «Вонна, мне купить сегодня что-нибудь? – с нетерпением спрашивает он. – Тебе хочется чего-нибудь особенного?» Жена отвечает лишь секунды через три: «Что? Ах, да что угодно», – и тут же по самой громкой в мире лестнице раздаются шаги.
Иногда, поздно ночью возвращаясь из студии, я встречаю сидящую на ступеньках соседку. Она никогда не поднимает голову, пока я прохожу мимо. Хамство, но я уже привыкла.
Я еще немного слушаю звуки дождя, пытаясь вспомнить, почему этим утром так волнуюсь. Меня осеняет: я же сегодня обедаю со своим молодым человеком, Ханбином, в доме его родителей. Это знаменательное событие. Грядут грандиозные последствия.
На обеде будет его мама, и, возможно – я не могу тратить много времени на тревожные мысли, – папа тоже. Обычно он занят игрой в гольф или встречами с известными людьми из других стран.
– Я хочу показать тебе работу Ищии: на той неделе наконец-то пришла доставка, – сказал Ханбин прошлой ночью, когда забирал меня из университетской студии.
Кажется даже неприличным, что у кого-то дома стоит скульптура рыбы, выполненная Ищии, и этот кто-то может трогать ее, если захочет. Я видела его работу лишь пару раз в жизни, с большого расстояния: в галерее Гагосяна в Нью-Йорке и в Национальной галерее в Вашингтоне. Туда мы смогли попасть, отстояв кошмарную двухчасовую очередь с полным мочевым пузырем. Но Руби захотелось увидеть скульптуру своими глазами.
– Не беспокойся, мистер Чой тоже будет там, – сказал Ханбин, увидев мое лицо.
Он имел в виду водителя матери, который забирал нас несколько раз и всегда был очень вежлив. Я посмотрела на Ханбина с раздражением – на моего привлекательного, уверенного, наивного мальчика, думающего, будто пожилой водитель, который возится с национальным достоянием семьи, станет для меня моральной поддержкой.
– Мне нужно идти работать. – Я поднялась.
Мы сидели в пустом кафе внизу, потому что я не пускаю Ханбина в свою студию. Он не видел ни одной из работ, над которыми я трудилась целый год, вернувшись в Корею.
– Могу я посмотреть? – спросил он. – Глупость, что ты ничего мне не показываешь.
Нахмурившись, я покачала головой и ответила:
– Нет, только не сейчас. К тому же в студии работает еще и моя коллега. Она рассердится, если кто-то посторонний войдет.
Это была ложь. Делившая со мной студию девушка несколько месяцев назад ушла. Да даже будь она здесь, пришла бы в восторг от возможности пообщаться с симпатичным и любопытным парнем чуть старше нас. За работой коллега слишком много болтала (обычно она трудилась над флуоресцентными репродукциями корон и поясов династии Силла, что, по-видимому, не требовало особых умственных усилий), и я была на грани жалобы главе департамента. И вдруг она сообщила, что в другом университете ей предлагают стипендию, превышающую нашу на миллион вон. Девушка хвасталась, явно стараясь уколоть меня. Но едва осознав, что она уходит, я обняла ее от всего сердца. Наверняка такая искренность доставила ей дискомфорт.
– Увидимся завтра, – твердо ответила я Ханбину.
– Я заеду за тобой домой? – спросил он. Он знал, что мне не нравится пускать его в офистель. Я не хочу видеть своего парня в компании других девушек, особенно – соседки.
– Нет, это глупо. Давай встретимся сразу у Кенбоккуна[13] – там ты меня и заберешь. Зачем тебе ехать на юг? Пустая трата времени.
Вздохнув, Ханбин взял меня за руку и ответил:
