Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
Величественная мечта разбилась о национализм, скептицизм и слабость человеческой натуры, что выразилось во все возрастающих пристрастности, корысти и вымогательстве священнослужителей. К примеру, разбогатевшая и политически стабильная Франция использовала папство в качестве своего политического инструмента. Под давлением французского и других европейских монархов папа был вынужден упразднить иезуитский орден, повсеместно оказывавший ему огромную поддержку. Чтобы восстановить былое величие, церковь стала все чаще прибегать к подлогу и прямому обману, как в случае с Константиновым даром[68] папе Сильвестру и со всеми последующими декреталиями и прочими подложными документами, призванными укрепить папскую власть в Европе[69]. Все больше и больше усилий тратилось на внедрение практики слепого подчинения уставам и догмам, нежели на исполнение заповедей; апогеем же церковного упадка стала святая инквизиция. Проповедуя мир, церковь разжигала войны и распри, как, например, во Франции в XVI столетии или веком позже, во время Тридцатилетней войны в Германии. В главном же нравственном прорыве Нового времени — отмене рабства — церковь сыграла весьма скромную роль. Благодаря столь слабой позиции церкви умы и сердца людей все больше захватывали философы-гуманисты, которым удалось в определенной степени совладать с пороками эпохи.
История подтверждает убежденность церковных иерархов в том, что люди нуждаются в религии, щедрой на чудеса, тайны и мифы. За все время допускались некоторые изменения ритуальных практик, церковного облачения, епископальной иерархии, однако же в целом церковь не покушалась на свои доктринальные устои (вызывающие лишь усмешку критического разума), ведь это глубоко оскорбило бы и разочаровало миллионы людей, ищущих в вере вдохновение и утешение. Ни о каком примирении между религией и философией и речи быть не может, разве что философы признают провал собственных попыток отыскать внерелигиозные основы морали и нравственности, а церковь провозгласит религиозную и интеллектуальную свободу.
Поддерживает ли история веру в Бога? Если под таковым мы разумеем не созидающую силу жизни, явленную в природе, но нечто высшее, всеведущее и всеблагое, то ответ должен быть строго отрицательным. Как мы уже говорили, история, подобно биологическим дисциплинам, основывается на понимании естественного отбора наиболее приспособленных индивидов и групп, в процессе которого добродетель не приносит никаких выгод, несчастья и горести встречаются в изобилии, а единственное средство проверки на прочность — способность к выживанию. Прибавьте к преступлениям, войнам и прочим проявлениям человеческой жестокости землетрясения, цунами, торнадо, эпидемии, наводнения и прочие «деяния Господни», которыми периодически опустошается род людской и звериный, и вы в итоге признаете, что если это нечто и существует, то оно либо вовсе слепо, либо фатально не заинтересовано в происходящем здесь, проявляясь лишь случайно и действуя наугад, чему мы, каждый на свой лад, приписываем некий порядок, величие, красоту или возвышенность. Начиная придерживаться некоторой теологической установки, история неизбежно впадает в дуализм наподобие зороастризма или манихейства, когда доброе и злое божество или дух сражаются друг с другом за вселенское владычество и людские души. Как эти религии, так и христианство (которое, в сущности, весьма близко к манихейству) проповедуют о том, что в конце времен доброе божество одержит верх. Однако история отказывается выдавать хоть какие-то гарантии такому исходу. Природа и история в корне не согласны с нашим пониманием добра и зла: согласно их определению, добро — это то, что умеет выживать, а зло — то, что этого делать не умеет, и то, чему вселенная никоим образом не отдает предпочтения. К примеру, Иисусу Христу она никогда не предпочтет Чингисхана.
Растущее понимание громадного разрыва между размерами космоса и человеческого мира подлило масла в огонь, в котором уже начинали пылать старые верования. Если говорить о христианской Европе, то, конечно, за начальную точку упадка стоит брать открытия Николая Коперника. Научные знания довольно медленно проникали в массы, но все же, по прошествии менее ста лет после Коперника, Джон Донн уже сокрушался, что наша планета стала лишь «пригородом», а «все новые философы — в сомненье»[70]. Фрэнсис Бэкон, несмотря на учтивую привычку обнажать голову перед епископами, провозглашал науку религией нового свободного человека. Вскоре же начался процесс «смерти Бога» как некоей внешней, надмирной божественной сущности.
Для столь грандиозного потрясения, несомненно, требовались и другие предпосылки помимо распространения естественно-научного и исторического знания. Таковых можно назвать несколько. Во-первых, это, конечно, Реформация, кроме всего прочего отстаивавшая и право на личное мнение, в результате чего образовалось множество протестантских сект и общин со своими теологическими концепциями, опирающимися как на Священное Писание, так и на логические выводы. Во-вторых, развернувшаяся в тот же период текстологическая и историческая критика Библии, показавшая, что текст ее неоднороден и многократно перерабатывался со все новыми ошибками, пропусками и разночтениями. В-третьих, деизм[71] в Англии, снизивший пафос веры в Бога едва ли не до уровня почитания природы. Также не прошло бесследно и знакомство Европы с другими религиями, включая дохристианские культы со своими мифами и преданиями, обладавшими донельзя схожими чертами с христианскими. Сильными ударами по церковному престижу стали протестантские разоблачения католических чудес и деистические разоблачения библейских, а также вскрытие многочисленных случаев лжи, обмана, подлога, проявлений жестокости и прочих неблагочестивых деяний в истории религии. Огромный урон религиозному сознанию нанесла промышленность: люди более не были жестко связаны с землей, заставлявшей их ежегодно вспоминать о чуде перерождения и воскресения, а на смену богослужебным литиям пришли станки. Параллельно с этим сильный подъем испытывали скептическая (Бейль) и пантеистическая (Спиноза) философия, а также идеи французского Просвещения, с которыми напрямую связаны парижские антицерковные выступления во время революции. Стоит упомянуть и о массовых жертвах среди мирного населения в течение последующих войн. И наконец, оглушительный триумф научных достижений, обещавший человеку всевластье, всемогущество и шанс оспорить божественный суверенитет даже над небесами.
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
