Дорога от Москвы до Костромы заняла у послов земского собора больше десяти дней. В Костроме они оказались «в вечерню» 13 марта (спустя год после прихода туда нижегородского ополчения князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина). Крестный ход к Михаилу Романову, находившемуся в Ипатьевском монастыре, был назначен на 14 марта. После молебна в Успенском соборе Костромы участники земского собора взяли принесенные из Москвы образы московских чудотворцев Петра, Алексея и Ионы, а костромичи вынесли особо чтимый ими чудотворный образ Федоровской иконы Божьей Матери[705]. Процессия двинулась крестным ходом через весь город в Ипатьевский монастырь. «С третьяго часа дни и до девятого часа неумолчно и неотходно» молили послы и все собравшиеся люди Михаила Романова и инокиню Марфу Ивановну, чтобы они согласились принять царский престол. Отказываясь «с великим гневом и со слезами» от такой участи, будущий царь ждал того же, что и собравшиеся вокруг него. Михаил Романов должен был следовать не своим собственным желаниям, а получить подтверждение своей «богоизбранности», доказать всем, что происходящее было не обычным человеческим выбором. Когда царь Михаил Федорович впервые обратится с посланием в Москву к земскому собору и боярам, он напишет об этих решающих часах: «И мы, для чюдотворных образов Пре-чистыя Богородицы и московских чюдотворцов Петра и Алексея и Ионы, за многим молением и челобитием всего Московского государства всех чинов людей пожаловали, положилися на волю Божию и на вас, и учинилися государем царем и великим князем всеа Русии, на Владимерском и на Московском государстве и на всех великих государствах Росийскаго царствия, и благословение от Феодорита архиепископа резанского и муромскаго и ото всего освященнаго собора и посох приняли. А сделалося то волею Божиею и Московского государства всех вас и всяких чинов людей хотением, а нашего на то произволения и хотения не было»[706].
За строкою этих документов остались чувства матери инокини Марфы Ивановны, с неподдельным страхом опасавшейся потерять сына, которому вместе с царским венцом вручали разоренную и мятущуюся державу, совсем не успокоившуюся из-за многочисленных междоусобиц. Не случайно она укоряла жителей Московского государства в том, что они «измалодушествовалися» и «прежним московским государям, дав свои души, непрямо служили»[707]. Что переживал в тот момент юноша Михаил Романов, тоже можно представить. Он, конечно, не готовил себя к роли царя, но, повторяя путь отца, которого в свое время, в 1598 году, тоже прочили в русские цари, мог гордиться тем, что на этот раз шапка Мономаха была предложена одному из Романовых. Символично, что окончательный выбор был сделан именно в Ипатьевском монастыре, столь тесно связанном с родом Годуновых. Так история примирила два рода, противостояние которых стало прологом Смуты.
Костромское посольство исполнило свою миссию и немедленно составило грамоту в Москву, в которой писало митрополиту Кириллу и всему земскому собору о согласии Михаила Федоровича принять царский престол. Грамоту от послов боярина Федора Ивановича Шереметева и архиепископа Феодорита поручили отвезти дворянину Ивану Васильевичу Усову и зарайскому протопопу Дмитрию (некогда помощнику князя Дмитрия Михайловича Пожарского в защите Зарайска). В руках этих гонцов на короткое время оказалась не просто фа-мота, они должны были возвестить в столице о конце «междуцарствия». Все ждали, что новый царь вернет страну к прежним временам, чтобы, как при царе Федоре Ивановиче, «Российское государство аки солнце сияло»[708]. Накануне праздника Благовещения 25 марта 1613 года[709] в Москве объявили о приезде гонцов из Костромы с долгожданными вестями о согласии Михаила Романова, принявшего царский престол от послов земского собора. Такое совпадение с великим церковным праздником не могло считаться случайным, и получение известия именно в этот день восприняли как еще один важный знак. Все люди, собравшиеся в тот момент для праздничной молитвы в Успенской соборной церкви Кремля, «руце на небо воздев», благодарили Бога, «яко едиными усты», зато, что дожили до этого дня.
Оставалось дождаться приезда в Москву избранного на земском соборе царя Михаила Романова. Сделать это новому самодержцу было непросто по прозаической причине весенней распутицы. Поэтому ожидание царя растянулось еще на полтора месяца. Сначала было решено перевезти юного царя Михаила Федоровича в Ярославль, куда царский поезд выехал из Костромы уже 19 марта. Две последние недели Великого поста царь Михаил Федорович провел в стенах Ярославского Спасского монастыря, под защитой более укрепленного и более населенного посада, в городе, где формировался «Совет всея земли», избравший нового царя. 4 апреля царь Михаил Федорович праздновал в Ярославле Пасху, после которой состоялся поход к столице. Дальнейшее хорошо известно из сохранившейся переписки Боярской думы с царем Михаилом Федоровичем о подготовке царской встречи. Напомним внешнюю хронологическую канву событий: в самой середине апреля царский поезд двинулся в Москву, провожаемый жителями города и начинавшими съезжаться отовсюду челобитчиками. 17—18 апреля царь Михаил Федорович останавливался в Ростове, 22—23 апреля «стан» был в Переславле-Залесском, а 26 апреля нового царя встречали в Троицесергиевом монастыре. Троицкая остановка была самой важной перед торжественным вступлением царя Михаила Федоровича в Москву.
События, происходившие тем временем в Московском государстве, показывали, что Смута не завершилась окончательно. Между Думой и окружением царя Михаила Федоровича оставалась напряженность и возникали споры, хотя они и были глубоко скрыты за этикетными фразами царских грамот и отписок Боярской думы. Находясь на пути в Москву, царь Михаил Федорович сделал первые назначения воевод: из Ярославля «на немецких людей» к Тихвину были отпущены князь Семен Васильевич Прозоровский и Леонтий Вельяминов. Окружение царя продолжало внимательно следить за тем, как воюет Иван Заруцкий в рязанских и тульских землях. 19 апреля 1613 года на Коломну и Рязань и далее «на Зарутцкого и на черкас» был отправлен с войском воевода князь Иван Меньшой Никитич Одоевский[710]. Глава нового правительства боярин князь Федор Иванович Мстиславский торопился обнадежить царя вестями об успехах войска, преследовавшего казачьего атамана и Марину Мнишек с «царевичем» Иваном Дмитриевичем, все еще остававшимся претендентом на русский престол в глазах его сторонников.
