– Как так получается, что они узнают – всегда узнают, – в каком именно месте мы находимся? Какое бы направление ни выбрали саксонцы и как бы глубоко мы ни копали своими кирками и лопатами, они все время обнаруживают нас.
– Ты знаешь не хуже меня, что нас находят не они… Нас находит он. Каждый раз один и тот же первым обрушивается на нас сверху, с потолка туннеля… Один и тот же приказывает заполнить наши туннели огнем, который прилипает к одежде и коже людей и сжигает их заживо… Один и тот же набрасывается на нас со своими ножами.
– Я видел, как он лопатой рассек лицо одному человеку. Она была заточена так хорошо, что ее кончик поблескивал, как серебряный. Особенно это было видно в свете умирающих языков пламени того ада, который он устроил в туннеле.
– Ты видел это сам, Текин? Или ты только слышал об этом от людей, которым довелось там побывать?
– Я видел это, Хебиб, вот этими самыми глазами, которые сейчас смотрят на тебя. Он спрыгнул к нам откуда-то сверху и махнул лопатой снизу вверх, так что она рассекла лицо того человека от подбородка до лба. Бедняга повалился наземь, его лицо превратилось в кровавое месиво, но какое-то время он все еще был жив.
– Я не знал, что ты видел демона своими собственными глазами.
– Я видел его, Хебиб. И надеюсь, что никогда больше не увижу. Пусть Аллах позаботится о том, чтобы я отныне всегда находился позади саперов и никогда не был среди них, когда они работают.
– Ну и как же он выглядит? Он и вправду великан, как его описывают? Он сильный, как тягловая лошадь? Он безумный, как раненая змея?
– Мне жаль разочаровывать тебя, но он хрупкий и тоненький, как тростник. Я клянусь, что смог бы разломать его руки на две части, если бы приблизился к нему, но избави меня Аллах от такой близости.
– Его глаза сверкают, как молнии, и он способен ранить одним лишь взглядом?
– Ты безумный, как раненая змея, если думаешь, что я находился от него так близко, что мог видеть его глаза.
– Ты слышал, как он кричит о своей ненависти?
– Ненависти?
– Ну да, он ведь наверняка ненавидит нас, разве не так? Я думаю, что ему, должно быть, хочется, чтобы у всего мира имелась только одна шея и чтобы он мог сдавить эту шею своими руками.
– Он всегда молчит. Я слышал, как саксонцы говорили, будто он действует совершенно беззвучно, а когда нападает, его ступни почти не касаются земли и он парит среди них, словно призрак. Впрочем, я слышал, как они его называют, – это слово, которое его люди выкрикивают, когда хотят, чтобы он вернулся.
– И как же его зовут, Текин?
– Саперы говорят, что оно звучит необычно даже для них. Но когда язычникам нужно привлечь внимание их демона, они кричат «Джон-Грант».
– Возможно, этот Джон-Грант и в самом деле демон, скажу я тебе. Неверные вполне могут привлечь на свою сторону даже демона.
51
– Что скажешь, Джон Грант? – спросил венецианец Минотто, стоя с мечом в руке.
Когда Джон Грант впервые увидел доспехи этого человека, они поблескивали, как только что отчеканенная монета, но теперь они были тусклыми и грязными и на них виднелись свежие вмятины – результат недавних схваток с врагами.
– Неплохо поработали за ночь? – Минотто наклонился и с силой похлопал Джона Гранта по плечу. – Да, и в самом деле неплохо, – сказал он, а затем повернулся и пошел прочь.
Джон Грант в ответ лишь кивнул и мрачно улыбнулся вслед уходящему венецианцу. Он сидел на корточках, прислонившись к стене неподалеку от караульного помещения возле Калигарийских ворот, и держал в руке чашу с водой. Он весь вымазался в грязи, и пахло от него кровью и мокрой землей. А еще он очень сильно устал – так сильно, как еще никогда не уставал раньше. В течение вот уже десяти дней он вместе с другими воинами сражался либо на внешней стене, либо по ту сторону от нее, участвуя в вылазках, которые они устраивали по нескольку раз в сутки. Обычно они выходили через калитку в крепостной стене, находящуюся рядом с Калигарийскими воротами, чтобы отогнать устрашающими криками или оттеснить с помощью оружия азапов, пытающихся засыпать ров. Порой воинам Джустиниани удавалось перебраться через этот ров и ударить по туркам, но это происходило только в тех случаях, когда азапы, поработав всю ночь под прикрытием темноты, успевали сделать переход через ров из различных обломков и земли. Янычары тут же приходили на помощь азапам, иногда верхом, но их неизменно отбрасывали назад тающие, но все еще сильные духом отряды защитников Великого Города. Потери при этом были ощутимыми, и защитники, распределенные по периметру города таким тонким слоем, каким намазывает масло себе на хлеб бедняк, вряд ли смогли бы продержаться еще долго.
Император и остальные власть имущие по-прежнему обещали, что с Запада прибудет помощь, и подбадривали измученных горожан разговорами о крестовом походе и белых рыцарях с красными крестами на груди, которые сойдут на берег с кораблей и прогонят прочь грязных турок.
Джон Грант слушал эти обещания вместе со всеми остальными защитниками Константинополя и даже чувствовал, как на душе у него становится легче от надежды на помощь, которая вот-вот прибудет со стороны заходящего солнца. Однако день за днем и ночь за ночью ему приходилось видеть не крестоносцев, а турецких новобранцев, и, отправляя на тот свет тех из них, до кого он мог дотянуться своим мечом или керамбитом (который мгновенно появлялся в его руке в тот момент, когда в этом возникала необходимость), Джон Грант постепенно стал восхищаться их мужеством и дисциплинированностью.
А еще ему было жаль этих азапов. Несмотря на свою храбрость, подпитываемую их верой или похвалой господ (или смертоносной комбинацией того и другого), эти плохо вооруженные бедолаги в массовом порядке становились жертвами войны, затеянной султаном. Будучи самыми бедными в своей стране, они попали на войну прямо с полей, на которых в поте лица зарабатывали себе на жизнь, а здесь натолкнулись на самые мощные оборонительные сооружения в мире.
Когда Джон Грант оказывался так близко от азапов, что можно было рассмотреть их лица, он видел блеск в глазах этих воинов-крестьян. И в этом блеске он чувствовал не только ненависть к неверным, как они называли христиан, но и надежду. Наскакивая на них на своем боевом коне, рассекая мечом прикрытые хлипким щитом тела, заключая этих неумелых противников в свои смертоносные объятия и вспарывая им живот или горло, он видел, как их глаза моментально тускнеют, и ему становилось жаль азапов.
Однако самой утомительной для него была работа в туннелях. Сначала ему приходилось усилием воли напрягать свой мозг, чтобы в изнурительных попытках обнаружить, в каком месте турки роют очередной туннель. В результате тщательного наблюдения за поверхностью воды в сосудах и благодаря своим органам чувств он практически всегда определял точное местоположение вражеских саперов. Затем следовала физическая нагрузка, связанная с рытьем вертикальных шахт – двух или трех одновременно – в каменистой почве в верхнем слое грунта и более мягких, похожих на мел породах уже под этим слоем в поиске турецких туннелей.
