Книга Аппетит - Филип Казан

– Черт! – Я поскреб голову: ногти казались львиными когтями. – И чертов племянник Папы! Ладно. Хорошо, дьявол его побери!

Напялить одежды стоило немалого труда, но все же прошло более гладко, чем раздевание, хотя в итоге штаны болтались на заднице, а дублет застегнулся неровно. Слуга ждал меня в коридоре. Что бы он ни подумал обо мне и о том, что сейчас увидел, он оставил это при себе.

– Его святейшество уехали домой, – говорил он, – но граф Джироламо пожелал отпробовать особых вин из запасов виночерпия и после одной чаши хотел еще и еще. Начал требовать женщину. Сказал… – Слуга понизил голос. – Сказал, что знает, какие вещи здесь творятся. Всякие мерзости… прошу прощения, мессер.

– Мы все существуем, чтобы служить кардиналу Борджиа, – желчно напомнил я. В моих внутренностях будто завелся муравейник, а голова была набита тлеющими углями. – Я не задаю вопросов. И ты уж точно не должен.

Я последовал за ним вниз по лестнице, и, к моему удивлению, он привел меня в кухню. Там на любимом табурете Теверино сидел Джироламо Риарио со смертельно бледным лицом. Его котта была заляпана жиром и вином, а в роскошной золотой цепи застрял кусок баранины. Увидев меня, он сел прямо и замахал руками, чтобы удержать равновесие.

– А! Добрый хозяин борделя! – воскликнул он, указывая на меня трясущейся рукой. – Подавай мне женщину!

– Прошу прощения, ваша светлость. Боюсь, я не могу обеспечить вас необходимым. Видите ли, это дом кардинала. Возможно ли поручить кому-нибудь из ваших охранников сопроводить вас в приличный… дом развлечений?

– Как ты смеешь! Как, черт тебя дери, ты смеешь!

Риарио вскочил на ноги и пошатнулся. Подумав, что он вот-вот упадет, и решив, что лучше бы племяннику Папы не разбивать череп о плиты кардинальского пола, я бросился к нему, сам нетвердо держась на ногах, и обхватил его поперек груди. Он тут же замахнулся и ударил меня в лицо. К счастью для меня, в его кулаке не было силы, и он просвистел мимо моего уха. Мне удалось схватить его за запястье и удержать руку внизу.

– Сейчас ужасно поздно, ваша светлость, – сообщил я сквозь стиснутые зубы. – Я уверен, вы вовсе не желаете разбудить кардинала Борджиа. Я уверен, вы хотите прямо сейчас отправиться домой.

– Я… хочу… женщину! – проорал он и начал бороться со мной.

Мне удалось развернуть его спиной к себе и уложить лицом на стол, где он, к моему удивлению, обмяк.

– Я послал за вашим конем, – сказал я, надеясь, что говорю профессиональным тоном, хотя на самом деле гадал, кто из нас начнет блевать первым. – Наши самые надежные люди проследят, чтобы вы добрались до дому целым и невредимым.

– Флоренция, – вдруг сказал граф.

– Прошу прощения, ваша светлость?

– Флоренция. Ты из Флоренции. Говоришь так, будто у тебя во рту кошачье дерьмо, как все, кто из вашего поганого городишки. И Лоренцо Медичи хуже всех. Что ж, слушай меня, Флоренция. Твой Лоренцо – мертвец.

– Я так не думаю, ваша светлость, – возразил я. Слова, сказанные в пещере, вспомнились мне очень ясно. – Вы будете намного лучше чувствовать себя завтра утром.

– Я говорю, что он мертв! Мой дядя – Папа Римский! Чертов Папа Римский, ты, флорентийское дерьмо! Он сметет Медичи, как… как… – Он уставился на меня, наверное надеясь, что я поддержу его улыбку.

– Мы забудем об этом, – примирительно сказал я, испытывая некоторое искушение ухватить его за золотые локоны и хрястнуть головой о стол, всего пару раз.

– Ты не забудешь, не-ет. Ты никогда не забудешь. Франческо Пацци, который стóит целой толпы Медичи, за этим присмотрит. Он уже сделал это… Какой сегодня день? Нет, еще не сделал. Но скоро, Флоренция. Очень скоро.

– Сделал – что?

– Убил Лоренцо. Он не увидит, как приходит май, этот хрен, который думал, что может перечить моему дяде. Который перечил мне, чертову Риарио! – Он запрокинул голову и выкрикнул в потолок: – Риарио! Ублюдок Медичи, который показал задницу архиепископу Сальвиати! Добрые люди ему самому покажут задницу, ты знаешь это? Добрые люди. Славные, добрые люди. Они очень хотят сделать, что нужно.

– Когда? – спросил я.

Мир внезапно сделался очень холодным, и все перестало скакать вокруг. Мое тело снова принадлежало мне, хотя бы на миг.

– Кто? О ком вы говорите, ваша светлость? – Я спрашивал мягко, терпеливо.

– Пацци. Сальвиати. Монтесекко. Сын старого Барони – Марко, флорентиец, ты знаешь, грязный педераст, как вы все… Женился на своей мачехе.

– Что? Что Марко Барони? На ком он женился?

Моя терпеливость вмиг испарилась. Я обнаружил, что мой кулак сжимает изрядный жгут волос Риарио.

– Ой! Старый Бартоло, старая тухлая Кровяная Колбаса… Его жена. Его вдова. Что он делал с этой грязной маленькой сучкой, а? Затрахала его до смерти, я уверен. А? И Марко… Бросился, как хорек. Хороший парень этот Марко. Он все сделает.

– Марко женился на Тессине Барони? – Я дернул графа за волосы, и он попытался оттолкнуть меня.

– И что с того? Что мне до шлюх – чертовых флорентийских шлюх! – когда мы говорим о смерти государей? А? Пацци, Сальвиати, Монтесекко – они это сделают. Все они приглашены на чертову виллу Медичи. Я их послал: подружиться. Ага. Они подружатся, поверь мне. Скоро, скоро.

– До майского праздника?

– О, задолго до него. В двадцать шестой день апреля. Вот в какой день. В день… Риарио! – опять завопил он и начал бурно кашлять.

Я встряхнул его, совсем не мягко. Его лоб отскочил от стола, и граф затих.

Я выпустил его, спиной вперед вышел из кухни, не сводя глаз с пьяного на столе.

– Я хочу долбаную женщину! – промычал Риарио в дерево стола.

Слуга ждал меня прямо за дверью.

– Прошу прощения, мессер Нино, я бы ни за что не сказал подобную вещь в обычных… – Он подергал себя за пальцы и прикусил губу. – У вас есть… как бы это сказать… женщина. Наверху. Извините меня, но она проститутка…

Внезапно на меня накатило желание разрыдаться. Вместо этого я нетвердо потрепал слугу по руке:

– Я посмотрю, что можно сделать. А пока давайте ему все, чего пожелает. Если повезет, он уснет. В любом случае уложите его в постель. А я… все устрою.

– Вы уверены?

– Беру всю ответственность на себя.

Слуга неохотно кивнул, но я уже шагал к своим комнатам. Правда, мои ноги, казалось, скользили над полом, а шаги получались непривычно длинными, но я знал, что делаю. Наконец-то я точно знал, что делаю.