Кроме толстого хозяина с тяжким брюхом под кожаным передником и его служанки, румяной Гертруды, ради которой, если говорить правду, и забрел сюда наш рыцарь, в харчевне находилось несколько посетителей. Среди них — истопник Фелисьен, его приятель конюх Ян, бродячий монах Люпус, вновь очутившийся в Париже, поседевший, как и многие другие, за последние годы, но все такими же вытаращенными глазами глядевший на мир божий, а кроме них два или три горожанина, какой-то подозрительный бродяга со щетинистой бородой, возможно убежавший из темницы злодей, и пономарь соседней церкви, богопослушный человек, однако несколько приверженный к вину. Люди сидели за неуклюжим столом посреди таверны, на длинных скамьях, столь тяжелых, что их даже невозможно было использовать во время драк, случавшихся в этом заведении довольно часто. Но у стены стоял еще один стол, предназначенный для почетных гостей, если они заглядывали сюда, хотя бы ради той же проказницы Гертруды, девицы с совершенно непонятным прозвищем «Два гроша», которое ничего не говорило ни уму, ни сердцу даже догадливых людей. За этим столом старательно выскребывал оловянной ложкой остатки рыбной похлебки из глиняной миски молодой человек, судя по виеле, что лежала на земляном полу у его ног; — жонглер. Бруно уселся напротив него и стал рассматривать незнакомца, не представлявшего собою ничего примечательного. Белобрысая челка, длинный нос между двух глубоких морщин на худощавом лице, тонкая шея с кадыком, коричневая рубаха с фестонами. Но жонглер уже отодвинул миску, вытер рот обратной стороной руки и, обводя взглядом присутствующих, от рыцаря до монаха Люпуса, заявил:
— А теперь я позабавлю вас, друзья!
Бруно остановил его речь величественным мановением руки и крикнул трактирщику:
— Эй ты, олух!
Хозяин харчевни, не привыкший к другому обращению со стороны благородных посетителей, если они оказывали честь его таверне, поспешно явился на зов.
— Кувшин старого вина!
— Твое желание будет тотчас выполнено, почтенный рыцарь. Но только как же…
— Что тебе надо? — нахмурился Бруно.
— Как же с теми тремя денариями, которые ты мне задолжал с самой троицы?
Рыцарь самодовольно рассмеялся.
— Все заплачу, до последнего гроша. Сегодня у меня пояс набит серебром.
Услышав такие приятные слова, проворный хозяин покатился колобком к лесенке, ведущей в погреб, где стояли три бочки с вином, и не мешкая нацедил полный кувшин. Но не сам подал его на стол, а толкнул в бок кулаком нерасторопную Гертруду и сунул ей в руки сосуд. Девица, соблазнительно покачивая бедрами, понесла вино рыцарю, который тут же посадил ее к себе на колени.
— А где же кубок? — спросил он.
Гертруда все той же сонной походкой направилась за кубком.
— Два кубка! — бросил вдогонку ей Бруно. — Жонглеру тоже надо промочить глотку.
В ответ на эти любезные слова молодой человек не очень ловко приподнялся с табурета и потрогал рукой неказистую свою шляпу, некогда черную, но побуревшую от дождей и солнца.
— Что же ты нам споешь? — спросил его Бруно, находившийся в самом благодушном настроении.
— Не знаю, понравится ли тебе эта история, но хотелось бы сегодня спеть песню, сочиненную одним моим другом, которого, возможно, уже нет на земле.
— Тоже был жонглер?
— Жонглер.
— Что же с ним сталось? Умер?
— Может быть, умер, или навсегда ушел в далекие края, или утонул где-нибудь с пьяных глаз. Его звали Бертран, моего друга.
— Бертран! Вот так штука! — изумился рыцарь.
— Клянусь честью!
— С длинными черными волосами? Красивый молодчик?
— Он самый. Значит, ты тоже знавал его?
Рыцарь подумал, что, пожалуй, лучше не говорить лишнего, и ответил с деланным равнодушием:
— Не помню, где-то слышал его песни.
Но жонглера взволновала встреча с человеком, который знал исчезнувшего друга. Он не мог успокоиться:
— Значит, ты встречал Бертрана? Где же это было?
— Где-то в Валуа. Он там ходил по замкам, потом следы его пропали.
— Верно. Он как сквозь землю провалился. Но раз ты знал Бертрана, то послушай его песенку. Это все, что осталось от бедняги. Так иногда бывает с жонглерами: человек уже давно в могиле сгнил, а его стишки гуляют по свету и вызывают смех или слезы…
— Да, грустная история, — согласился Бруно.
— Но, может быть, тебе будет неприятно слушать песню про мужика?
— Я тоже не барон, — со смехом заявил рыцарь. — Мой отец был мельником. Это граф Рауль дал мне рыцарское звание. Пей за мое здоровье! Теперь Бруно пойдет в гору, если выполнит достойным образом повеление королевы!
— Тогда послушай…
Жонглер взял в руки виелу, настроил ее и провел по струнам напряженным, как лук, смычком. Раздались довольно жиденькие звуки. «Бертран играл лучше», — подумал Бруно. Но глаза у жонглера уже задорно заблестели, и, издав еще несколько игривых нот на виеле, он пропел:
Угости меня вином,
я тебе спою о том,
как один мужик был хвор,
утром в пятницу помер.
Но архангел в этот час
дрыхал, не продравши глаз,
душу в рай нести не мог,
на другой улегся бок…
— Здорово! — похвалил Бруно, в то время как за длинным столом люди покатывались от хохота, и даже у конюха Яна, не все понимавшего в этой безбожной песенке, вокруг глаз собрались веселые морщинки.
Ободренный успехом, жонглер снова попиликал на виеле, а потом затянул высоким голосом:
В кущи райские спеша,
полетела ввысь душа.
Там апостол Петр с ключом
говорит: — Ты здесь при чем?
Умирай не умирай,
а простым нет входа в рай!
Но мужик был не дурак
и Петру ответил так:
— Я, как мученик, страдал,
я трудился, сеял, жал,
ты же трижды неспроста
отрекался от Христа!
Песенку прервал восторженный хохот трактирных завсегдатаев. Смеялся даже рыцарь. Жонглер вдохновенно озирал собрание.
Тут смутился страж святой
и скорее за Фомой!
Прибежал Фома к вратам,
мол, сейчас ему задам!
Стал на мужика орать:
— Как ты смеешь бунтовать!
А мужик ему в ответ:
— Почему мне входа нет?
Ну, а кто неверным был?
В рану кто персты вложил?
Тут заткнулся и Фома
от крестьянского ума!
Бертрана уже не было в живых, а вот он смешил людей. Трактирщик хохотал, поддерживая красными лапами колыхавшийся живот. Однако самым звонким смехом обладала Гертруда. Он был подобен серебряному церковному колокольчику. Так по крайней мере казалось простодушным посетителям таверны.
