— Это не так, — резко ответил Рехми-ра.
— Нет, это так! — Тот уже кричал. — Поход в Нубию...
— Уловка, чтобы удалить вас из Египта.
— Нет! Нет! Она же поняла, согласилась... Амон говорил с ней... у меня были солдаты, оружие...
— Два отряда! Она оставила остальных здесь по очень важной причине. Вы видели их сегодня, они стояли рядом с ней. Они теперь на её стороне.
— Этого не может быть! Я обучал их! Я!
— Тьесу, все они на её стороне. В ваше отсутствие прошла коронация.
— Коронация... Теперь я вижу, что это неправда. Она же не может быть фараоном, она женщина! — Тот попятился от них как от врагов. — Это невозможно. Вы ошибаетесь! Вы неправильно поняли её, вы все. У неё есть какой-то план, которого вы не знаете. Она думает, что я ещё молодой... да, конечно же! Она собирается управлять только временно, может быть, год. Она не может украсть мою корону... госпожа Шесу так не поступит со мной! Никогда, никогда!
Он остановился, схватился за спинку стула, чтобы успокоиться, и впервые осмотрел помещение, которого ещё никогда не видел. Оно было просторным и богато убранным, двери вели в несколько других комнат. Через смежную спальню он видел балкон и марш наружной лестницы. Его рука опять вцепилась в спинку стула.
— Что это за место? Я его не знаю.
— Тьесу, — тихо сказал Амену, — это ваши новые покои.
Тот сердито толкнул стул, и он рухнул на пол.
— Нет, не мои! Мои — Царские Покои. И я — царь! Я — царь! Я поговорю с ней... я докажу вам!
Он настежь распахнул дверь и бросился в коридор. Может быть, друзья звали его, но он не слышал. Ничего не видя, он мчался по залам, по лестницам. Широкий вход теперь был полон людей — придворные выходили из Большого зала. Тот слепо проталкивался среди них. Мгновением позже он рывком открыл дверь гостиной с жёлтыми стенами.
Она была там, а рядом с ней был Сенмут. Оба обернулись. Хатшепсут отшатнулась, как будто увидела хефт. Она смотрела на Тота, и её лицо заливала бледность.
— Что тебе нужно? — задохнулась она — Всё кончено, всё кончено, я сказала всё, что должна была сказать.
— Нет, вы не сказали! Не сказали...
Тот умолк, глядя на Сенмута со всей своей застарелой ненавистью. Отступив от двери, он приказал:
— Оставь нас.
— Сенмут, останься! — перебила Хатшепсут.
Она взмахнула рукой. Сенмут быстро подошёл к ней.
— Я сказал, выйди! — крикнул Тот. — Повинуйся мне!
— Прошу прощения, Высочество, — небрежно сказал Сенмут. — Её Величество Ма-ке-Ра приказала мне другое.
От наглой непринуждённости его манер кровь Тота оглушительно забилась в висках.
— Я — Его Величество! Повинуйся мне или поплатишься жизнью!
— Прекрати свои угрозы! — Хатшепсут с усилием поднялась, к её лицу вновь прихлынула кровь. — Что тебе нужно? — гневно спросила она. — Говори, что ты хочешь, и уходи!
— Уйти? Моё место здесь. Эго мои покои! Вы это знаете.
Что-то всё твёрже и твёрже сжималось у Тота внутри, спирало дыхание, стискивало горло. Он медленно подошёл к ней и всмотрелся в лицо.
— Вы это знаете, — прошептал он.
— Я не знаю ничего подобного. Теперь я царь. Ты что, не можешь этого понять? Я — фараон.
— На год? Пока я не стану старше? Пока дела в Нубии не наладятся?
— Пока я не умру! — закричала Хатшепсут. — Я фараон, я царь. Я Гор! Амон предрёк мне это от рождения, и так будет до моей смерти! Теперь тебе ясно?
Тот молчал. В нём медленно нарастало отвращение ко всему в этой комнате — и к её когда-то любимому лицу.
— Что уставился? — вспыхнула она. — Почему ты пришёл задавать мне какие-то вопросы? Ты не имеешь никакого права сомневаться во мне. Никто не имеет права сомневаться во мне! Я Ма-ке-Ра. Я дочь бога. То, что я делаю, делается по велению Амона.
Тот был не в состоянии ответить. Он с трудом видел её из-за внутренней боли, которая выворачивала, искажала, извращала все его мысли и весь мир. Но голос её он слышал — резкий, пронзительный, незнакомый голос.
— Иди, я не вызывала тебя и не хочу тебя видеть! Я дала тебе четыре года. Теперь по воле Амона они закончились. Я знала, что он направит меня. Я всегда знала, что он не позволит сыну девки из гарема управлять моей землёй. О боги, каким это было бы кощунством! — Она умолкла, но внезапно пробежала через комнату и уставилась на него от противоположной стены. — Теперь уходи! Я запрещаю тебе отныне появляться в этой комнате. У тебя есть твои покои... Мои собственные дочери — твои жёна. У тебя есть золото, звание царевича, рабы, которые будут исполнять твои желания. Чего ещё ты можешь просить у меня?
— Мою корону, — прошептал он.
— Корона никогда не была твоей! Я дочь Солнца и Гор Обеих Земель. А ты никто, ничто! Я приказываю тебе уйти отсюда, я приказываю, приказываю...
А он уже выходил в коридор, отступал от её вида, от звука её голоса.
В просторном переднем зале всё ещё маленькими группками стояли придворные. Тот скованной походкой прошёл по освещённому каменному полу, видя напряжённые и смущённые лица, пустые глаза, головы, наклонённые точно под тем углом, который требовался для того, чтобы приветствовать незначительных представителей царского семейства. Даже побледневшие, не глядевшие ему в глаза слуги в дверях поклонились не ниже других. В конце концов он миновал их всех, поднялся по лестнице, пересёк зал, направляясь в свои новые покои, и закрыл за собой дверь.
Рехми-ра и Амену встали со стульев, стоявших вдоль стены. При виде их тело Тота до костей пронизал холод. Впервые он осознал, что именно они сделали, когда вышли и опустились перед ним на колени в Большом зале. Они сознательно лишили себя всего, что получили в прошлом, всего, что обещало им будущее, отвернулись от положения, рангов, первородства, семей. Рехми-ра отвернулся от своего отца, Амену — от маленькой княжны, которую любил с младенчества. У них не осталось ничего, только он.
Он со странным ощущением невесомости подошёл и встал перед двумя своими друзьями.
— Не делайте этого. Я освобождаю вас, — хрипло сказал он.
— Тьесу, мы не хотим быть освобождёнными, — ответил Амену. — Пожалуйста, не говорите больше об этом.
— Вы не знаете, что делаете. Я... я больше не царь. Я...
— Вы — царь. Вы — фараон Египта, бог и Гор. Сам Амон так назвал вас в храме, и ничто не может изменить это — ни Хатшепсут и никто другой из смертных.
Тот молча смотрел на него. В глазах Амену светилась вера.
— А ты, Рехми-ра ?
— Я считаю так же.
Тот отвернулся и поклялся в душе, что им, так или иначе, когда-нибудь будет воздано по заслугам... Он смотрел на незнакомые палаты и чувствовал, как в нём образуется твёрдое ядро гнева.
