* * *
В голове у Эдвина шумело. Это – выход к Сидмону? Это неправильно. Этого не может быть.
Он ринулся назад к тому каменному кругу. Второй мост – и вторая дверь.
За ней была ночь. Точнее, не ночь, а сумерки, но между высокими стенами домов уже темно. На небе зажглись первые звезды. Он стоял, держа в руках метлу, и задумчиво разглядывал полуоткрытую дверь скриптория.
Нет, он туда не пойдет, решил он – жаль расстраивать брата Эльфина. Наверное, просто кто-то из переписчиков неаккуратно опустил засов.
Он прислонил метлу к стене и быстрым шагом направился в нижний двор. Надо сообщить об этом келарю Мадаугу.
Снова день – время течет необъяснимо быстро. Он стоит в толпе, собралавшейся во дворе Сидмона. Ужасные слухи тревожат народ: говорят, в монастыре объявился убийца. Прошлой ночью погиб монах по имени Гвилим, а из библиотеки украли ценную книгу. Еще бы, рассуждает кто-то, эти книги необычайно дороги, говорят, за одну дают до сорока коров.
Слава богам, думает он, что я не пошел в скрипторий, а то меня обвинили бы в краже.
Но вскорости все успокаиваются. Брат Мадауг, хмуро покрикивая на собравшихся, разгоняет их по рабочим местам. Ризничий Эльфин серьезен, как никогда: ни с кем не здороваясь, что на него совсем не похоже, он спешит куда-то наверх.
За вечерней трапезой разговоры начинаются снова, но уже с ленцой. Люди слишком устали после дневных забот, тем более что, по словам келаря, Гвилима вовсе не убили, а тяжело ранили, и через месяц-другой он встанет на ноги.
Неделя за неделей бегут, похожие одна на другую.
А у него маленькая радость: брат Эльфин, наконец, разрешил почитать «Удивительные странствия Тэлисина Скорохода», но не в библиотеке, а в келье, и книгу строго-настрого запрещено выносить наружу. Он читает, а по вечерам развлекает друзей, рассказывая об удивительных странах, в которых только горы и непроходимые болота, а их обитатели сродни ограм: огромные, в полтора человеческих роста. Они носят шкуры и передвигаются верхом на гигантских волосатых животных, у которых рога растут прямо изо рта. А еще где-то к северу от этих мест стоит страшная гора под названием Гленкиддирах, а в подземных пещерах под ней ждут своего часа ужасные порождения Темного бога.
– Выдумки все это, – говорит кто-то, и между слушателями вспыхивает ожесточенный спор.
Война заканчивается, и Мадауг сообщает радостную весть: селяне могут вернуться по домам.
Он идет по лесной дороге, весело насвистывая под нос, и чуть вдалеке, в утренней дымке, видит распахнутые ворота замка Крид. Ему навстречу, заливаясь смехом, бежит маленькая сестричка Айб, а на мосту, опираясь на палку и улыбаясь, стоит отец.
* * *
Эдвин тяжело дышал, держась за полуоткрытую дверцу.
Это – не выходы. Ни тот, ни этот. Эти проклятые Пути хотят отправить его туда, где нет Гвендилены? Туда, где нет ничего, кроме жизни, текущей день за днем? Отправить туда либо оставить здесь, в черной пустоте с каменными столбами? И что потом? Он встретится с отцом, и каждый раз будет стыдливо отводить глаза в сторону при виде меча с крохотной полустершейся буквой «f»? Ни за что. Уж лучше не встречаться вовсе.
Эдвин со злостью захлопнул дверь, еле удержав равновесие на узеньком мостке.
Осталось только два прохода. Хорошо, посмотрим, что там.
Он бежал, как по тому бревну в детстве, не обращая внимания на то, что камень крошился от старости, из под ног летели камешки, а мост становился все уже и уже.
Третья дверь.
Дворец. Или храм – таких он не видел никогда. Высокий, увенчанный куполом, кажется, покрытым золотом: солнце отражается так ярко, что слепит глаза. Десятки башен и башенок с островерхими, полукруглыми и прочими причудливых форм крышами всех цветов радуги; драгоценные камни пускают зайчиков. Каменные стены храма сплошь резные: барельефы и скульптуры, сплетаясь в нескончаемое полотно, изображают богов и царей некогда великого государства. Но это в прошлом: дворец стоит посреди леса, искусная резьба обветшала, лианы и ползучие растения густо оплетают ровные ряды колонн.
Такого леса Эдвин тоже не встречал: странные деревья с гроздьями крупных желтых плодов, гигантские папоротники, яркие цветы с настолько большими бутонами, что туда можно засунуть кулак, и во всем этом – сонмища птиц и прыгающих с ветки на ветку диковинных животных с длинными гибкими хвостами. Все эти создания чирикают, бормочут, щебечут и кричат, пораженные открывшимся зрелищем.
Тысячи людей толпятся по обеим сторонам дороги, что ведет к воротам храма. Они все разные: женщины и мужчины, смуглые и белокожие, с черными курчавыми или волнистыми светлыми волосами, в богатых одеждах до пят и чалмах, в бедняцких обносках, набедренных повязках, или полностью обнаженные, а некоторые – в цепях и с железными ошейниками.
Длинным рядам стражников в серебряных доспехах и яйцевидных шлемах едва удается сдержать напор толпы.
– Прасидхи, прасидхи радж эйхин! – кричат все в воодушевлении, и Эдвин, к своему изумлению, понимает этот язык. «Слава, слава царице эйхинов!» Всеобщий восторг приводит толпу в состояние экстаза.
У ворот стоят двенадцать женщин: самая древняя из них стара, как мир, а самой юной, кажется, не исполнилось еще и десяти лет, и каждая величественна и неприступна, как статуя. Но вот и они, словно повинуясь незаметному знаку, склоняются в поклонах перед гостьей.
– Народ Айхейе приветствует свою госпожу, дочь дочерей эйхе и мать эйхеди!
По дороге к храму идет Теа. Она полностью обнажена, если не считать множества сверкающих ожерелий, оплетающих ее тело. Ее кожа светится, как алебастр, а на руках она несет младенца.
– Слава, слава царице эйхинов!
Бьют невидимые барабаны, и крошечная девочка, напуганная шумом, пищит. Люди, услышав голос Дара небес, падают ниц и плачут от счастья.
А следом за Теа он видит себя. В пурпурных одеждах и с золотым обручем на голове, он сидит в паланкине с витыми столбами, и восемь рабов несут его.
– Слава Пта-эйхеди! – И подданные Айхейе склоняются перед ним.
* * *
Эдвин на мгновение прикрыл глаза.
Ночи с Теа не прошли бесследно.
Там – его маленькая дочь. Царица далекой страны.
Рука его дрогнула, когда он мягко затворил дверь, и ему показалось, что в этот самый момент Теа обернулась, пристально посмотрев ему в глаза.
Он пошел к последнему мосту, пошел медленно, поскальзываясь на мокрых камнях.
Четвертая дверь.
Эдвин открыл ее – и отшатнулся, опаленный огнем.
Подземный храм под замком Глоу. Гигантский столб пламени почти достает до потолка, и горит, не переставая, распространяя вокруг непереносимый жар. Воды нет, и уже не будет.
