напротив, рассматривает себя как орудие Бога, а не как сосуд. Это значит, что он сразу готов признать, что не понимает божественных замыслов, не рассчитывает вступить в диалог или разобраться, но знает, что делать. Делай, что должно, и будь, что будет. Да, возможна мистика, и возможна аскеза. И то и другое возможно в миру, за стенами монастыря. Возможно такое, что мистики или аскеты (Вебер также видит и промежуточные формы), как и религиозные виртуозы, будут принадлежать или к высшим, или к низшим слоям.
Все это в целом показывает нам сквозное устройство социальной жизни на религиозных основаниях. Потому что, в зависимости от того, какое у людей отношение к миру, выстраивается все то, что у нас в переводах неудачно называется «жизненным поведением», «Lebensführung». Речь идет о ведении, то есть выстраивании жизни. Ведь не всякое действие относится к выстраиванию жизни. Те, кто следуют в жизни религиозным решениям, ведут свою жизнь. И ведение жизни надо изучать. Мы смотрим, как это происходит в западном христианстве, протестантизме, конфуцианстве и даосизме, буддизме, и получаем полную картину устройства современного мира.
Сделаем еще один шаг. Это шаг, отчасти связанный с тем, что говорилось до сих пор, хотя и без специального погружения в разные другие религии. Это шаг к тому, что, вообще говоря, можно было бы назвать разбеганием, разложением единого социально-религиозного космоса, либо разбеганием небольших отдельных космосов. Вебер говорит о том, что постепенно с развитием религии эта сторона дела, склонность к систематизации, ее неизбежность приводят к тому, что некоторые аспекты взгляда на мир, поведение, устройство догматов, оказываются замкнутыми сами на себя. Некоторый ответ на вызов мира может быть непосредственным ответом, но некое религиозное предписание в области ритуалов может возникнуть как результат продумывания других догматов и других предписаний, как результат увязывания воедино разных подходов, а не как непосредственный ответ на вызов мира. Образуется некое внутреннее единство, и это внутреннее единство религиозного начинает противоречить, вступать в конфликт с теми сферами социальной жизни, которые до сих пор были пронизаны этим религиозным началом, находились под его решающим влиянием, были определяемы им.
Собственно, «Теория ступеней и направлений религиозного неприятия мира», да и «Социология религии» (текст из «Хозяйства и общества»), да и другие тексты из «Хозяйства и общества» – так или иначе все об этом. О том, что происходит, в частности, на Западе. Создается систематический взгляд, систематическая догматика, систематическая увязка религиозных предписаний, но если они таковы, какими должны быть, исходя из потребности систематичности, то к кому они относятся? К братьям по вере. Но тут возникает любопытная, небольшая поначалу коллизия. Когда образуется община верных, эта община, в частности, благодаря радикализму ответа на вопрос о смысле и спасении, оказывается областью радикальной, самой сильной мотивации (не той, которая есть у людей, не вошедших в эту общину). Она вступает в противоречие, в частности, с естественными общностями, скажем, с семьей. Община верных – новая семья, там новые братья и сестры, там этика братства и полной взаимности и равенства, которых не может быть больше нигде. Вебер в этой связи говорит об акосмизме братской любви, потому что она противостоит всем порядкам мира, неважно, кто они за пределами этой общины – здесь они братья и сестры. Неважно, как вообще устроен этот мир, никакие предписания о его переустройстве не важны, и как к нему приспособиться – тоже вначале неинтересно. И как устроен большой физический космос – это тоже неважно. Важно только этическое состояние внутри.
Дальше, с развитием религиозной общины, с одной стороны, и с развитием догматики – с другой, появляется универсальный взгляд на мир. Религия оказывается тем, что может заменить собой все – науку, философию, право. Это тотальность взгляда на мир. Но тотальность – тотальностью, а сохранить в неприкосновенности устройство первоначальной общины уже невозможно. Невозможно распространить этику братской любви на эти широкие общности. Возникают сложности с тем, как может быть разработана и вписана в соответствующую систему предписаний соответствующая этика. Дальше процесс продолжается. Продолжается, поскольку уже запущено стремление к систематизации, систематизируется догматика и другие области, которые поначалу не рассматриваются как области отдельные – все пребывает вместе. Невозможно уже вести государственные дела и финансы, опираясь на сугубо религиозные предписания. Необходимо опираться на суть дела – финансы устроены как финансы, армия устроена как армия. Отдельные элементы государственного управления тоже не вписываются ни в этическую догматику братской любви, ни в общий религиозный взгляд на вещи. Процесс идет дальше. Право постепенно тоже может отколоться. Есть другие области, которые, на первый взгляд, должны оставаться ближе к религиозному. Области переживаний, эмоций – но там тоже не все получается. Вебер подробно показывает, как вступает в противоречие развитой религиозный взгляд на мир, с одной стороны, с половой любовью, тем, куда вкладывается наивысшая энергетика, с другой – с искусством. Чем больше художник подчиняется требованиям прекрасного, чем больше он идет по логике своих представлений о том, чего требует от него в данном случае художество, – тем менее он терпим для религиозного взгляда на мир, тем более неподлинным для религиозного взгляда на мир признается его переживание.
В конечном счете оказывается, что религия из универсального отношения, универсального ответа, универсальной системы оказывается некоторым локальным ответом, локальным набором предписаний, ей выделен некий сегмент, хотя она была спроектирована как универсум. Вебер называет это расколдовыванием мира. Это не очень простая штука. Я долгие годы считал, что это специфический термин Вебера. Оказалось, что этот термин встречается у Дюркгейма в конце XIX века. Это надо иметь в виду, хотя именно Вебер придал ему столь большое значение. Что такое расколдовывание? Чем околдованный мир отличается от расколдованного? В околдованном, магическом мире действуют некие силы, обладающие собственной волей. События мира атрибутируются или в принципе могут быть вменены некоторой сознательной силе. Неважно, солнце ли это, которое представляется в виде бога, проезжающего на своей колеснице; или шишка, падающая от того, что ее сбросил леший. Важно, что за любым событием мы обнаруживаем некоторую волю, и на эту волю можно воздействовать. Хочешь воздействовать на природное явление – обратись к соответствующему богу. Хочешь некоторой удачи в делах, которые вроде бы требуют твоего собственного внимания и сноровки, – обращайся и заклинай чужую волю, на которую ты можешь подействовать при помощи своей. Расколдовывание начинается с систематической борьбы рациональной религии против магии. Рациональная религия – это та, которая отводит божественному, трансцендентному произволу строго определенное место. Даже иногда строго определенное время.
