телефон. Новое сообщение.
«Прости, Марк, я просто не могу. Прости».
Не может чего? Лететь в Токио? Лететь в Токио со мной? Вырваться из временной петли? Что именно? Я начал писать ответное сообщение, но тут стюардесса попросила меня выключить все телефоны и мобильные устройства или перевести их в авиарежим. Для пущего эффекта она повторила все это по-турецки. Я выключил телефон.
Самолет вырулил на взлетную полосу и взлетел. До Токио лететь долго – четырнадцать часов. Я успел трижды посмотреть «Грань будущего».
В итоге план не сработал. Я подождал некоторое время в зоне прилета в аэропорту Нарита (который, кстати, на удивление похож на все остальные аэропорты мира, разве что везде надписи на японском, а торговые автоматы выглядят более футуристично), пока в Массачусетсе не наступила полночь и космическая нянька не дотянулась до меня с другого конца света, уложив меня в мою собственную постель.
Проснувшись утром, я написал Маргарет, но она не ответила. И на следующий день тоже. Я попробовал ей позвонить, но она не брала трубку.
Я не знал, что и думать. Ясно было только одно: она не хочет, чтобы временная петля закончилась, и, какой бы ни была причина, она никак не связана со мной. Мой мир был просто маленьким пузырем, в котором жили только мы с ней, но ее мир был шире. Возможно, у нее был кто-то еще. Это все, до чего я смог додуматься, потому что, конечно, все должно было вращаться вокруг меня. У нее был кто-то другой, кого она не хотела оставить. Мне наша жизнь вместе казалась идеальной, и я не мог представить себе, что захочу чего-то еще. А она могла.
Было больно. Я мельком заглянул в восхитительное третье измерение, а теперь обречен навеки остаться в своем плоском мире.
Впервые мне захотелось стать обычным, одним из тех зомби, которые наутро все забывали и продолжали заниматься своими делами, как будто все происходило впервые.
«Отпусти меня, – умолял я космическую няньку. – Позволь мне забыть. Позволь стать одним из них. Я больше не хочу быть одним из нас. Я хочу быть роботом». Но я не мог забыть.
Я вернулся к своему старому распорядку, снова стал ходить в библиотеку. У меня оставалось два тома «Автостопом по Галактике», а секция А еще далеко не закончилась: впереди были Ллойд Александр и Пирс Энтони, а за ними на очереди – непаханное поле Айзека Азимова. Я проводил в библиотеке весь день, выходя только в 11.37.12, чтобы посмотреть, как скейтер в очередной раз идеально исполняет свою комбинацию.
Вообще, я завел привычку смотреть на парочку совершенных мгновений каждый день, что, очевидно, было легко, ведь мы составили отличную карту. Иногда я заново отмечал их на карте, иногда шел по памяти. Смотрел, как ястреб пикирует за своей рыбой. Махал Шону Бину на углу Хестон и Гранд. Наблюдал, как девочка отпускает в полет гигантский мыльный пузырь. Я всегда надеялся встретить Маргарет, но никогда не встречал. Однако все равно ходил. Это помогало мне грустить, что, видимо, является частью процесса, когда пытаешься кого-то разлюбить. Что мне явно пора было сделать. У меня начало хорошо получаться грустить.
А может, я просто упивался жалостью к себе. Грань тонка.
Однажды я случайно мельком увидел Маргарет. Я знал, что рано или поздно это произойдет, это было вопросом времени (или отсутствия такового). Я проезжал по центру города по дороге в парк, где играли в «Эрудит», как вдруг заметил серебристый «Фольксваген», сворачивающий за угол в квартале от меня. Благороднее было бы ее отпустить, потому что она, очевидно, не хотела иметь со мной ничего общего, но я не стал поступать благородно. Я поступил ровно наоборот. Вжал по газам и свернул за угол как раз вовремя, чтобы увидеть, как она поворачивает направо на проспект Конкорд. Я снова прибавил газу. Следуйте за этой машиной.
Я выехал вслед за ней на шоссе 2, а по нему мы доехали до больницы Эмерсон.
Я не знал, что Маргарет ездила в больницу. Она никогда об этом не говорила. Меня это напугало. У меня внутри все похолодело, и чем ближе мы подъезжали, тем холоднее становилось. Я не мог поверить, каким я был ревнивым болваном. Может, Маргарет больна? Может, она была больна все это время и просто мне не говорила. Не хотела на меня это взваливать. Боже мой, может, у нее рак? Надо было продолжать заниматься поисками лекарства. Может, в этом и заключается смысл всего происходящего? У Маргарет какая-то редкая болезнь, и мы должны вместе найти лекарство, потому что у нас есть сколько угодно времени, и потом она в меня влюбится…
Но нет, дело было не в этом. Дело в другом. Я подождал, пока она пойдет внутрь, припарковался и пошел следом за ней. Слушайте, я знаю, что вел себя как последний придурок, но я просто не мог удержаться. «Пожалуйста, пусть она не будет больна, – умолял я про себя. – Пусть она со мной не общается, пусть не обращает на меня внимания всю оставшуюся бесконечность, только бы она не была больна».
В приемной было тихо и деловито. Маргарет нигде не было видно. Я прочитал таблички у лифта: радиология, хирургия, родильное отделение, центр лечения суставов, травматология… После стольких недель пребывания вне времени странно было оказаться здесь, где столько боли и разрушения. Нет ничего менее вневременного, чем больница.
Я обошел все отделения и наконец нашел ее в онкологии.
Я не стал заговаривать с ней, просто смотрел. Она сидела на банкетке рядом с женщиной в инвалидной коляске, которая была явно слишком молода, чтобы выглядеть такой старой. Лысая и отчаянно худая, она скукожилась в уголке кресла, как сброшенное платье. Голова безжизненно повисла. Маргарет склонилась к ней, тихонько что-то говоря, хотя я не мог понять, в сознании женщина или нет. Ее худые сероватые ладони были зажаты в молодых и полных жизни руках Маргарет.
Больна была не Маргарет, а ее мама. Она не уехала в командировку. Она умирала.
Я медленно поехал домой. Я знал, что мне не следовало ехать за Маргарет в больницу, что я не имел никакого права вторгаться в ее личную трагедию, но по крайней мере теперь я все понял. Теперь все встало на свои места: почему Маргарет всегда надо было куда-то идти. Почему она казалась такой рассеянной. Почему не хотела вырваться из временной петли. Временная петля была единственной причиной того, что ее мама все еще
