я возглавил этот клуб вопреки желанию людей. Возможно, я унаследовал людей Уоллстрита и боролся изо всех сил, чтобы заставить их идти за мной, но теперь... ситуация изменилась.
Это был мой клуб. Мои участники. Они были преданы нам обоим.
Уоллстрит покачал головой.
— Не спешите с выводами, мисс Прайс. — Он посмотрел на меня, и я заметил в его лице проблеск беспокойства.
— Мы это обсуждали. Мы согласились, что это лучший способ. Однако, если ты передумал, Килл…
Я допил пиво.
— Нет. Я не передумал.
Я хочу этого.
Уоллстрит расслабился, в его глазах снова загорелась гордость.
Я ждал этого дня четыре года. Я боялся, что обижусь на него — что я не выдержу, если меня заставят начать новую карьеру. Но, на удивление, я чувствовал себя... прекрасно. Это было правильно. Это был идеальный конец этого правления и прекрасное начало другого.
— Я готов к этому. Правда
Кузнечик выглядел подавленным.
— Килл, ты должен знать, что «Чистая порочность». Ты наш През.
Уоллстрит поднял руку.
— На самом деле, нет.
В комнате воцарилась гробовая тишина.
С меня только что сняли нашивку на глазах у всех братьев.
Это должно было быть чертовски ужасно. Смертный приговор.
Но это было не так, потому что я знал больше, чем они.
Все вернулось к навязчивой идее “большего”. Уоллстрит знал меня лучше, чем я сам. Он делал мне гребаное одолжение.
Я не терял свою семью. Мне все равно будут рады. Меня по-прежнему будут любить и разрешат сидеть в церкви, и мое мнение по-прежнему будет иметь силу — меня повысили, а не понизили в должности.
— Так ты забираешь его нашивку? — спросил Уоллстрита Спичка.
Уоллстрит ухмыльнулся. Его подстриженные черные брови были единственным оставшимся пигментом по сравнению с белоснежными волосами на его голове.
— Нет. У вас будет новый президент.
Все взгляды обратились на Грассхоппера.
Уоллстрит поднял свой стакан.
— Это ваш новый презент. Единственный мой настоящий наследник. Моя плоть и гребаная кровь.
Вместо того чтобы выглядеть гордым и польщенным, Грассхоппер провел рукой по волосам.
— Мне очень жаль, Киллиан.
Отбросив пустую бутылку в сторону, я покачал головой.
— Не о чем сожалеть, — сняв с себя патч, я протянул его ему. — Вот. Никаких гребаных извинений не требуется. Я всегда знал, что это временная работа.
Он продолжал смотреть на патч, и я швырнул его в него.
— Возьми это. Это твое.
— Но, Арт… — сказала Клео.
Я поднял руку, заставляя ее замолчать. Она еще не знала всей истории. В таких ситуациях терпение всегда было добродетелью.
Уоллстрит кивнул, когда Грассхоппер неохотно выскользнул со своей куртки и накинул ту, что с пометкой «Президент». Он должен был вышить имя, но оно было официальным.
Я больше не был президентом. Вот так.
Грассхоппер сглотнул.
— Должность за тобой, Килл. Я согласен оставаться твоим вице-президентом…
— Нет, он не может, — прервал его Уоллстрит.
— Килл больше не ассоциируется с этим клубом.
— Почему, черт возьми? — зарычала Клео.
Она двинулась вперед, гнев и горе отразились на ее лице. Мне понравилось, что она злилась из-за меня, но это не было предательством.
Это было одолжением.
— Потому что следующая часть моей жизни не может смешивать преступный мир с глянцевыми страницами газет, — улыбнулся я.
— Я не могу быть презом и политиком.
Как я мог позволить ей увидеть, что это была жертва, на которую я был готов пойти, чтобы обрести счастье? Клуб дал мне все, что мне было нужно: месть и дом. Но в детстве я дал клятву и заставил Уоллстрита пообещать то же самое.
Я заставил его поклясться, что если я сделаю это для него, то он тоже сделает кое-что для меня.
Я руководил его клубом. Я был его лидером вместо него, но когда он вышел на свободу, я захотел уйти. Я родился для этого образа жизни. Но я не собирался умирать в нем.
Мне предстояло испытать слишком многое, чтобы вечно оставаться в одной роли.
Это было последней печатью в нашей сделке: Уоллстрит хотел дублера … Я хотел готовую армию. У нас обоих были более высокие цели, которые требовали жертв, оба хотели одного и того же.
Клео прожигала меня взглядом, но я не смотрел на нее. Я буду дорожить ею и защищать ее. Я всегда буду хранить ее в своем сердце. Но пришло время для перемен. Пришло время для чего-то большего.
— Вы все еще увидите Килла — сказал Уоллстрит, приглаживая взъерошенные волосы и завершая свою волнующую речь. — Его всегда рады видеть в наших домах, в наших сердцах, в нашем клубе. Он всегда будет «Чистой порочностью», но в частном порядке, а не публично. Мы семья и всегда будем семьей, точно так же, как Клео навсегда останется одной из нас.
Уоллстрит взглянул на куртку Клео. Она надела ее после того, как мы ускользнули.
— Вы носите нашу эмблему и клятву, мисс Прайс. Я бы никогда не отнял у Вас эту преданность или дом. Я знаю Ваше прошлое. Знаю, как одиноко быть лишенным друзей и любви, — он приложил руку к сердцу.
— Я даю вам слово, что ваш статус в «Чистой порочности» не изменится. Киллиана всегда будут уважать и слушать, но с этого момента мы больше не будем называть его През ... со временем и удачей, мы надеемся называть его сенатором, и он станет правителем для тысяч.
Грубость и властность в его тоне сменились любовью и гордостью.
— Килл даст другим то, что дал нам. И это гребаный герой моей книги. — раскрыв объятия, он обнял меня, как сына и друга.
Я обнял его в ответ, чувствуя, как тяжесть последних восьми лет улетучивается с каждым ударом сердца. Это было то, что я искал.
Я знал, что достичь цели стать настоящим сенатором будет трудно, если не невозможно. Каждый аспект моего прошлого будет использован против меня. У газет будет чертовски много информации о моем прошлом, но это не остановит меня от попыток. Мне не нужен был титул, чтобы стать лидером в политике.
Мне нравилось неизвестное — предстоящие испытания.
Одно испытание пройдено, а другое предстоит преодолеть.
Свобода.
Сила.
Чистый лист, где прошлое больше не диктовало мое будущее, и настоящее, где я мог быть вечно счастлив.
— Ты вернул мне мою волю к
