довольно мило,— согласился Киндерман.— Спокойненько и полнейшая тишина. Кстати, а как у вас здесь с учебной тревогой?
— О, я совсем забыл,— встрепенулся вдруг Дайер. Он дотянулся до ящика тумбочки и, выдвинув его, извлек оттуда вырезанную из журнала карикатуру. Со словами: «Специально берег для вас» — священник протянул ее Киндерману.
Следователь посмотрел на картинку. Там был изображен бородатый рыбак рядом с гигантским карпом. Надпись гласила: «Эрнест Хемингуэй во время пребывания в Скалистых горах выловил карпа более пяти футов длиной, но потом-таки передумал писать об этом».
Киндерман суровым взглядом окинул Дайера и поинтересовался:
— Где ты это достал?
— Вырезал из «Санди мессенджер». Знаешь, а мне немного легче.— Он вынул из пакета гамбургер и начал с аппетитом уплетать его.— М-м, спасибо, Билл. Это прекрасно. Кстати, карп до сих пор плавает в ванне?
— Его казнили вчера вечером.— Киндерман с удовольствием наблюдал, как Дайер принялся за вторую порцию.— Матушка Мэри безутешно рыдала за столом. Что же касается меня, то я хладнокровно принимал в это время ванну.
— Это чувствуется,— заметил Дайер.
— Как вам нравятся гамбургеры, святой отец? Кстати, сейчас ведь Великий пост.
— Я освобожден от всех постов,— возразил Дайер.— Я болен.
— А на улицах Калькутты дети умирают от голода.
— Они не едят коров,— парировал Дайер.
— Все, сдаюсь. Еврей, выбирая в друзья священника, получает кого-нибудь вроде Тейяра де Шардена[34]. А что мне досталось? Священник, который интересуется новинками женской моды и обращается с людьми так, будто у него в руках кубик Рубика: вертит его во все стороны, как ему понравится. Главное, чтобы получился один цвет. Кому все это надо?
— Не желаешь гамбургер? — Дайер протянул Киндерману кулек.
— Пожалуй, один съем.— Глядя на с аппетитом жующего Дайера, лейтенант почувствовал, что и впрямь проголодался. Он сунул руку в кулек и вынул гамбургер.— Мне они особенно нравятся из-за этих маленьких маринованных огурчиков. Без них как будто что-то теряется.
Киндерман отхватил здоровенный кусище, и как раз в этот момент в палату вошел врач.
— Доброе утро, Винсент,— поздоровался Дайер.
Амфортас кивнул Остановившись возле кровати, он взял со столика карту назначений и молча пробежал ее глазами.
— А это мой друг, лейтенант Киндерман,— представил следователя Дайер.— Билл, познакомься, это доктор Амфортас.
— С удовольствием,— приветливо откликнулся Киндерман.
Казалось, Амфортас не слышал его. Он что-то записывал в карте.
— Меня вроде завтра выписывают...— начал было священник.
Амфортас кивнул и положил карту на место.
— А мне здесь понравилось,— заявил Дайер.
— Да, и медсестры тут просто потрясающие,— добавил Киндерман.
Впервые за все время Амфортас взглянул на следователя. Лицо его по-прежнему оставалось безучастным, глаза серьезными, но в глубине этих грустных темных глаз скрывалась какая-то тайна.
«О чем он сейчас думает? — размышлял Киндерман.— Мне показалось или я действительно вижу улыбку в этих полных печали глазах?»
Их взгляды встретились лишь на мгновение, и уже через минуту Амфортас повернулся и вышел из палаты. В коридоре он сразу же свернул налево и скрылся из виду.
— Твой врач, похоже, хохочет без умолку,— пошутил Киндерман.— С каких это пор талантливые трагики занимаются медициной?
— Бедный парень,— посочувствовал Дайер.
— Бедный? А что с ним случилось? Вы уже успели подружиться?
— Он потерял жену.
— А, понимаю.
— Он так и не оправился полностью.
— Развод?
— Нет, она умерла.
— Жаль. И давно?
— Уже три года,— ответил Дайер.
— Это гигантский срок,— заметил Киндерман.
— Я знаю. Но она умерла от менингита.
— Что ты говоришь!
— И он до сих пор не может простить себе ее смерть. Он сам лечил жену, но не смог не только спасти, но даже облегчить ее страдания. И это разрывало его сердце. Сегодня он работает здесь последний день, а затем увольняется. Он решил посвятить всего себя исследовательской работе. А начал он свои опыты вскоре после потери супруги.
— А что он исследует? — заинтересовался Киндерман.
— Боль,— охотно пояснил священник.— Он изучает боль.
Киндерман явно заинтересовался.
— Ты что, все о нем знаешь? — удивился он.
— Да, вчера он мне полностью открылся,— кивнул Дайер.
— Он любит поговорить?
— Ну, ты же знаешь, как действуют на людей священники. Мы как магнит для встревоженной души.
— А можно сделать соответствующее заключение и относительно меня?
— Если галоши подходят, почему бы их не надеть?
— А он католик?
— Кто?
— Тулуз Лотрек. Разумеется, доктор — о ком же я еще могу спрашивать?
— Ну, ты частенько так неясно выражаешься...
— Это обычный способ. Особенно когда имеешь дело с чокнутым. Итак, Амфортас католик или нет?
— Да, он католик. И вот уже много лет подряд ежедневно посещает мессу.
— Какую мессу?
— В шесть тридцать утра в церкви Святой Троицы. Кстати, я тут обдумывал твою проблему.
— Какую проблему?
— Насчет зла,-— напомнил Дайер.
— Да разве это только моя проблема? — фыркнул Киндерман.— Чему же тебя столько лет учили? Вы все словно выпускники семинарии для слепых — только и делаете, что занимаетесь теологическими рассуждениями, и не видите дальше собственного носа. Это проблема каждого!
— Понимаю,— согласился Дайер.
— А вот это уже странно.
— Тебе не мешало бы относиться ко мне чуть добрее.
— А плюшевый медведь?
— Медведь тронул меня до глубины души. Так мне можно говорить?
— Но это очень опасно,— нахмурился Киндерман. Потом, со вздохом взяв с кровати газету, раскрыл ее и начал читать.— Валяй, рассказывай, я весь во внимании.
— Так вот, я тут кое о чем подумал,— продолжал Дайер.— Пока я лежу в больнице и все прочее...
— Пока ты лежишь в больнице совершенно здоровый,— вставил Киндерман.
Дайер не обратил никакого внимания на этот выпад.
— Я задумался о некоторых вещах, связанных с хирургией.
— Да на них практически ничего и нет! — вдруг весело вскинулся Киндерман. Он с головой погрузился в рассматривание «Женской одежды».
— Говорят, когда человек находится под наркозом,— снова заговорил Дайер,— его подсознание продолжает ощущать все, что с ним происходит. Оно слышит голоса врачей и медсестер. Оно чувствует боль.— Киндерман оторвался от газеты и посмотрел на священника.— Но когда человек приходит в себя, у него остается впечатление, будто ничего с ним не происходило. Поэтому, может быть, когда мы снова вернемся
