на головы нечестивцев. Помнишь, как поступил Илия с пятидесятниками Охозии?
Но Иисус утихомирил их:
— Я пришел не судить мир, а спасти Это просто слабые люди, и со временем вы укрепите их. Теперь же нам нет пути через Самарию.
Они перешли Иордан и направились на юг, через лес, туда, где росли белый тополь, мальва и тамариск. Тамошние жители слышали об Иисусе от его брата Иакова-евионита и толпами приходили посмотреть на него, некоторые даже с маленькими детьми, чтобы он благословил их. Ученики гнали их прочь, ибо пословица гласит: «Два года миновало, из младенца свинья стала». Но Иисус благословлял всех младенцев, говоря, что только тот, кто беззаботен и доверчив, как ребенок, войдет в царство Божие. А о более старших детях он говорил: «Эти ясно видят Божие величие, ибо жизнь еще не затуманила им глаза и язык их не знает ругани».
Среди старших ребятишек был и я — Агав из Дека-полиса, сын отца-сирийца и матери-самарянки. Когда Иисус сказал так, сердце у меня вскричало: «Правда!» В то время все вокруг, как мне казалось, излучало неяркое и непонятное сияние, но, когда я стал мужчиной, это сияние исчезло. Меня Иисус не благословил, потому что я не посмел сказаться евреем, но я почтительно поздоровался с ним, и он мне улыбнулся. Это был первый и последний раз, когда я видел Иисуса, так что самое время рассказать, как он выглядел.
Мне он показался ниже среднего роста, широким в плечах, с глубоко посаженными и сверкающими, как бериллы, глазами, с бледным и морщинистым лицом, с полными, будто надутыми, губами и ровными зубами, с раздвоенной ухоженной бородой, в которой были и рыжие, и черные волосы, как и на голове, с огромными руками и коротко остриженными ногтями. Он хромал и опирался или на палку из миндального дерева, украшенную плодами и цветами, или на другую, с очень простым рисунком. Когда он садился, то клал палки по обе стороны от себя прямо на землю, и, что я хорошо запомнил, — это удивительное разнообразие и не менее удивительная красота его движений. Руками он говорил почти так же, как губами.
Мой отец о чем-то долго вспоминал, когда Иисус уже ушел в другую деревню, и то и дело повторял:
— Чем-то мне его лицо знакомо. Или не знакомо? Где я мог его видеть? Наверно, только во сне, да и то вряд ли. А тебе, моя милая Антиноя, его лицо не показалось знакомым? Может быть, незнакомым и в то же время знакомым?
— Оно похоже на лицо человека, — сказала моя мать, — который запросто беседует и с богами, и с демонами. Такую грусть и такую красоту я видела только один раз на лице одного знатного хозяина большого дома. Его звали Мелеагр. Он играл на лире и предсказывал будущее. И был эпилептиком.
Мой отец замахал руками.
— Нет, нет, это не то, жена. Я, правда, видел его когда-то очень давно… — Тут у него на лице появилась растерянность. Он вспомнил. — Царь Ирод. Я его видел в детстве, лет шестьдесят назад, еще до того, как у него поседели волосы. Да! Но как это может быть? Иисус из Назарета похож на нашего старого благодетеля больше, чем все его сыновья!
Иисус пришел в Иерусалим. И на фруктовом рынке, и на медном рынке, и у городских ворот он проповедовал с не меньшим успехом, чем во время своего первого посещения Капернаума. Люди узнавали властные нотки в его голосе, а его целительское искусство побуждало довериться ему. Хотя то, что он говорил, для многих звучало по-фарисейски, тем не менее его приглашали проповедовать в синагоги победнее, — в Иерусалиме их тогда было две или три сотни, — и всегда приходило много народу. Однако священники-саддукеи, поскольку он возвещал близкое царство Божие, постоянно следили за ним и готовы были взять его под стражу при малейшем подозрении в революционном призыве.
Унаследовавшие от древних пророков статус хранителей общественной морали фарисеи в свое время заключили с саддукеями молчаливое соглашение. Первосвященник был ставленником Рима и по долгу службы совмещал обязанности первосвященника с обязанностями председателя Великого Синедриона, так что за революционные идеи отвечал он, зато саддукеи согласились на то, что борьба с еретическими идеями — забота сопредседателей Высшего суда фарисеев, которые не только вершили суд согласно Моисееву Закону, но и по всему миру руководили синагогальной службой. Судьи из Высшего суда напрямую не соотносились с римским прокуратором и использовали в качестве посредника Великий Синедрион, в котором, кстати, были представлены, например, Никодимом, сыном Гориона, и Иосифом Аримафейским, однако, скорее всего, таким образом они помогали защищать учение саддукеев от неправильного понимания его римлянами как учения всего иудейского народа. Правило Шаммая: «Люби работу, ненавидь службу, и пусть не считают тебя другом власти», — сделало из фарисеев квиетистов. Они даже придумали поговорку: «Услышал звон мечей, ступай домой скорей». Но как бы глубоко ни расходились они с саддукеями в вопросах религии — особенно это касалось воскресения, — все же они поддерживали их в осуждении мессианства, особенно близко к сердцу принимаемого среди людей праздных, невежественных и нетерпеливых. Мудреца приход Мессии никогда не застанет врасплох, говорили они, но он зажмет уши и не станет бросаться на каждый крик, возвещающий о его приходе. Наступит час, явится Мессия, и неоспоримыми будут небесные доказательства того, что он — это он.
Председатели Высшего суда послали к первосвященнику Каиафе обсудить с ним вопрос об Иисусе своего велеречивого секретаря Иосифа Аримафейского. Иосиф попросил Каиафу не трогать Иисуса:
— Он простой и, мне кажется, благочестивый человек. Ему хочется спасти от гибели израильтян, которые по разным причинам или не были допущены в синагогу, или были отлучены от нее. Это преступники, сборщики податей, продажные женщины и всякий прочий сброд. Мне кажется, он делает нужное дело. В прошлом году, правда, у него были неприятности в Капернауме и Хоразине, но кто не знает этих тупоумных и нетерпеливых провинциалов. Будь я на их месте, я бы все ему позволил и еще благословил бы его. Конечно, ни одна уважающая себя синагога не пустит к себе людей с плохим прошлым, но у него так много последователей, что можно было бы на пожертвования построить для него отдельную синагогу. И Небесам это было бы любезно, и политикам спокойно.
— Нет, нет, друг мой Иосиф, по тому, что я слышал об Иисусе, твои лекарства не годятся. Он самым отвратительным образом науськивает нечистых на чистых, и мои симпатии всецело на стороне старцев Капернаума.
