Броддмар сидел и пощёлкивал языком. Он нервничал по поводу завтрашнего дня, хотя план был несложный. Они снова и снова повторяли его. Костюмы, забег, речь, письмо, и самый загадочный для них элемент: Очевидец, похожие на башни стены, которые должны забрать Грифа домой.
Вошёл Гнилобой и остановился посреди комнаты. Он дёргал мохнатый костюм, который сидел на нём как мешок. Его лицо высовывалось из круглого, выкрашенного в коричневое отверстия, к голове были приклеены уши.
– В прошлом году я тоже был медведем! Почему я всегда медведь?
Юва прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Она заметила, что парни делают то же самое, ниже склонившись над плошками с супом.
Гнилобой плюхнулся на стул рядом с ней и взял единственную нетронутую плошку.
– В мире, наверное, больше тысячи видов зверей, так почему же медведь? – Он поднял ложку с супом, но костюм мешал ему есть, и он испачкался.
Ямочки на щеках Ханука увеличивались, пока он не разразился заразительным смехом.
– Потому что ты большой, Гнилобой, – сказал Нолан. – Ты можешь быть либо медведем, либо китом.
Гнилобой сдвинул костюм с лица и пробормотал:
– Какая разница! Я мог бы быть очень крупным зайцем, например.
Юва выпрямилась и положила руку ему на лапу, самую лучшую часть костюма.
– В следующем году, Гнилобой. В следующем году ты сможешь стать очень крупным зайцем.
Гнилобой улыбнулся нижней частью лица, и Юва испытала укол горя. Нет никаких гарантий, что она увидит забег в будущем году. Может быть, они тоже не увидят. Единственное, что она могла сделать для обеспечения их безопасности – это покинуть город до того, как вардари поймут, что произошло.
С улицы донёсся взрыв хохота. Праздник уже был в разгаре. Он продлится всю ночь.
Броддмар отодвинул плошку в сторону.
– Ну… Юва, твои действия?
– Встаю в восемь, наряжаюсь, – произнесла Юва, наверное, в десятый раз за вечер. – Потом иду к кругу Наклы, пока люди не собрались. Скажу успокоительную ложь городскому совету. Потом люди отступят к мосту. Я встану как можно ближе к северным воротам вместе со зрителями. Нафраим наверняка будет среди них.
– А другая женщина?
Эйдала…
Юва кивнула и подавила непроизвольное желание схватиться за горло. В последние дни она чуть не начала пить клыкарышник, но знала, что скорее по старой привычке. Он не избавит ни от боли, ни от страха. Клыкарышник лишь дурманил сердце, но теперь она знала, почему её сердце бьётся, как два.
Броддмар кивнул в сторону Ханука.
– А твои?
– Я беру письмо и встречаюсь с Ноланом в галерее Ночного света. Мы меняемся костюмами на случай, если кто-нибудь заметит, как я выхожу отсюда. Я направляюсь к мосту, к забегу, который начинается у ворот Наклы. Я дождусь в толпе, когда участники соревнований начнут движение, и побегу с остальными к кругу Наклы. Я увижу вас на перекрёстке, не доходя Королевского холма, и подам сигнал. Побегу дальше и вместе с остальными, обогну каменный круг, найду Юву и отдам ей письмо. А потом смешаюсь с толпой.
– Гнилобой?
– Я выхожу вместе со всеми и с ним, – Гнилобой указал на Грифа. – Мы выходим отсюда вместе и идём к Круговой улице, где побегут участники. Мы видим Ханука в костюме зайца и… Почему ему можно быть зайцем? Не настолько он м…
– Гнилобой…
– Да, да! Когда Ханук будет пробегать мимо, мы смешаемся с бегущими и направимся к кругу Наклы. Когда мы доберёмся, Юва уже получит письмо, и, скорее всего, будет занята Нафраимом, так что мы просто будем там на всякий случай.
Броддмар кивнул.
– Хорошо.
– Гриф? – сказала Юва, потому что Броддмар этого не сделал.
– Я отправлюсь домой.
Парни переглянулись. Он, судя по всему, это заметил, и милостиво пояснил:
– Я выйду отсюда вместе с вами, дождусь последних бегунов, а затем пройду к кругу Наклы. На повороте я буду держаться близко к камням, оторвусь от бегущих и пробегу между ними. Домой.
Нолан щёлкнул костяшками пальцев.
– Насколько мы уверены в том, что это сооружение – врата?
Лок поддержал его.
– Мне тоже интересно, я никогда об этом не слышал.
– И не надо ли будет сделать что-то особенное? – спросил Ханук. – Вы говорили о колдовстве.
Гриф смотрел на него чернильно-чёрными глазами, и Юва могла поклясться, что он их закатил.
– Колдовство? – спросил он так, словно никогда раньше не произносил этого слова вслух. – Это не сказка. Мне надо слиться, пробудить Поток в камнях, а его нельзя ни увидеть, ни услышать. Расслабьтесь, об этом вам не надо думать.
Парни снова обменялись взглядами.
Гнилобой почесал лысую макушку.
– Да, это… Нет, это уж точно не колдовство, да.
– А звучит как колдовство, – сказал Ханук. – Мы же делаем не так. Но это, наверное, просто другой способ. Мы пользуемся волчьей кровью, но это же тоже мистика, если подумать. Да и сами камни – чистой воды колдовство!
– Нет, конечно, – фыркнул Нолан. – Спроси профессоров из высшей школы. Каменные столпы – это дорожные столбы, которые позволяют нам путешествовать через мир снов.
Лок сложил руки на груди.
– И почему же там нет никаких снов? Только темень, как ночью?
Вопрос вызвал лёгкую перебранку. Юва встретилась глазами с Грифом. Он улыбнулся и покачал головой. Его сердце тепло обняло её. Казалось, они ведут секретный разговор в переполненной комнате. А завтра его уже не будет в её жизни.
Юва встала.
– Ну что же, сами решайте, что такое камни. А мне ещё надо написать письмо и речь.
К волкам
Юва нанесла помаду и увидела в зеркало, как почернели губы. Она была похожа на мать. На молодую, но светловолосую Лагалуну. Раньше она не замечала этого сходства или же не желала замечать, поскольку хотела держаться как можно дальше от чтиц крови.
И вот она стоит здесь, хотя клялась себе, что этого никогда не случится. Глава Ведовской гильдии. Чтица крови. Но её взгляд на чтение крови в корне отличался от маминого. И других чтиц. Может, такого взгляда несколько сотен лет ни у кого не было.
Одежду она выбрала из угольно-чёрных театральных костюмов мамы. Чёрная кружевная блузка и юбка до пят. Волчьи зубы, костяные руны и луны Муун болтались между её грудями. Только одно украшение не принадлежало маме – сине-лиловые отметины на горле. Корона боли, увенчавшая самые трудные месяцы её жизни.
Но она усвоила важнейший урок: теперь она знает, с кем имеет дело.
Утверждение, что вардари опасны, теперь значило совершенно не то, что пару месяцев назад. Юва видела то же понимание в мамином предсмертном взгляде. Сперва недоверие, потом горькое признание, когда слово опасный стало реальностью. Между «знать» и «понимать» пролегла целая пропасть.
