1
Меня зовут Лайм. А прозвище у меня Деревянная Борода. Вполне возможно, что кому-то это прозвище покажется неблагозвучным, но я им доволен. И своей бородой я тоже горжусь, хотя никакая она не деревянная, а просто очень густая и твердая, и торчит, как обрубок полена. Люди, невоздержанные на язык, иногда говорили, что если ее поджечь, то она будет гореть всю ночь напролет. Шутка довольно глупая, но я не обижался на нее. Долго терпел. И был не прав! И вот что я вам теперь скажу: никогда не терпите насмешек над собой даже от самых близких друзей, потому что насмешки рождают неуважение, а неуважение в свою очередь рождает позор. Так было и со мной. Однажды, когда мы вернулись из весьма удачного похода и пировали у Аудолфа, то есть в Тресковом Фьорде, а после, когда нас совсем разморило, мы тогда полегли прямо вокруг стола и сразу заснули. Но, к сожалению, это было не так, это только я так подумал. А на самом деле оказалось, что заснули только те, у кого не было в голове никаких черных мыслей. А Эрк Смазливый, мой сосед и верный товарищ по многим походам, который неоднократно приходил ко мне на помощь при самых неблагоприятных для меня обстоятельствах… Эрк не спал! Мало того: он крадучись пробрался к очагу, достал оттуда пылающую головню, а затем скрытно подполз ко мне – и поджег мою бороду. Вот это было зрелище! Свидетели после рассказывали, что моя борода и действительно горела ярко и устойчиво – как настоящее полено. Кроме того, она еще оглушительно трещала и во все стороны стреляла искрами. Это получалось очень громко, я проснулся. А когда я понял, отчего это мне не спится, то я пришел в неописуемое бешенство, схватил свой верный меч – а он зовется Косторуб – и кинулся на Эрка, потому что он и не думал скрывать того, что это его выдумка, он же ею очень гордился! А дальше получилось так, что прежде чем нас растащили по углам, Эрк получил немало чувствительных ран. И на меня потом за эти раны наложили виру в пятьдесят полновесных монет серебром. А Эрка за мою поруганную бороду совсем никак не наказали! Сказали: борода цела, а раны еще до сих пор никак не заживут. Вот каковы у нас суды! Я был в ужасном гневе! Так что нет ничего удивительного в том, что уже через неделю после этого позорного судилища загорелись подсобные постройки на усадьбе Эрка. Люди смотрели на пожар и говорили: «Горит ничуть не хуже Деревянной Бороды». Все знали, чьих рук это дело, но ничего не могли доказать. А когда меня призвали к Аудолфу, то я ему сказал вот что: «Напрасно Эрк печалится. Отросла борода, отрастут и постройки!» Аудолф подумал, подумал и не стал ввязываться в это дело. И Эрк тоже смолчал. Но, правда, еще дней через десять кто-то угнал у нас мясных бычков, четырнадцать голов. А после… И пошло-поехало! Миновал год, за ним второй. Началась большая кровь! А после все это кончилось тем, что я настиг Эрка на Крысином Ручье и отрубил ему голову. Я тогда вел себя вполне достойно, по закону, однако меня опять оболгали на суде – сказали, что я не дал Эрку времени выхватить меч и, значит, убил безоружного. Чтобы заплатить двойную утешительную виру, я продал корабль. Это, конечно, была большая неприятность. Но ведь меня, кроме этого, еще и перестали именовать почтенным! Вот это был действительно позор! Я был в отчаянии, мне не хотелось жить. Поэтому когда Аудолф в очередной раз стал ввязывать меня в весьма сомнительную тяжбу, я согласился в ней участвовать, потому что тогда мне было все равно чем заниматься. Так я пришел в Счастливый Фьорд.
А там уже был Айгаслав! Моя тяжба не выдержала его возражений, ее быстро признали несостоятельной, но мне, повторяю, было все равно, и поэтому я сразу ушел. Ушел и Аудолф, ушел и Гьюр. Но когда мы уже начали подниматься в сопку, Аудолф неожиданно остановил меня, отвел в сторону и завел длинный и пустой разговор о том, что он де весьма сожалеет о том, что и эта моя тяжба оказалась безрезультатной и что я опять потерял лицо. А я ведь храбрый йонс, тут же добавил он, и я очень ловок в ратном деле, и что ему поэтому очень хотелось бы помочь мне выбраться из моего весьма незавидного положения. И так он очень долго говорил! Я наконец не выдержал, сказал:
– Если ты знаешь, чем мне помочь, тогда дай совет. А если нет, тогда лучше помолчи.
На это Аудолф сказал:
– Советы дают те, у кого нет ничего кроме слов. А я, ты же сам это знаешь, довольно состоятелен. Поэтому я могу дать тебе – и притом безвозмездно – некую вещь, которая пособит тебе возвратить твою подпорченную честь. Мало того, ты станешь знаменитей всех в Окрайе. Однако для того, чтобы воспользоваться этой вещью, нужно иметь много мужества, Лайм! Не знаю, найдется ли его у тебя в достаточном количестве.
Я засмеялся и сказал, что мужества у меня столько, что еще никому не удавалось посмотреть на него свысока.
Но Аудолф сказал:
– Однако здесь потребуется мужество особого закала – мужество противостоять тому, кого не одолел даже сам Великий Винн!
Я сразу понял, куда это он клонит, но предпочел пока молчать. А Аудолф, немного подождав, был вынужден продолжить сам. А сделал он это так:
– Если бы я был уверен, – начал он, – что ярл Айгаслав такой же человек, как и все мы, то, конечно, не стал бы удерживать Гьюра в его благородном стремлении немедленно прикончить его. Но он, как мне думается, очень непрост, поверь! Потому что если бы он был прост, то ему бы ни за что не удалось уйти из Чертога живым и невредимым. А так он, значит, пользуется каким-то колдовством. Ну а тогда и тот, кто будет вызывать его на поединок, тоже должен рассчитывать на нечто подобное. Поэтому… – и тут Аудольф намеренно замолчал, дал мне собраться с духом, а потом быстро спросил: – Что ты ответишь мне, Лайм, если я предложу тебе некую магическую вещь и скажу, что при ее помощи ты сможешь запросто расправиться с тем, кто посмел оскорбить Триединого Винна? Мне кажется, это весьма достойное деяние, которое принесет тебе немало славы. А ты как думаешь?
