— Жизни Падмири и Руджиеро. Ведь, похоже, я для тебя более лакомая добыча. Возьми меня, а их отпусти.
— Хорошая сделка, — кивнула Тамазрайши. — Но ты уже здесь, как и твой слуга.
— Со мной еще и мой меч, Тамазрайши. — Сен-Жермен указал на катану. — Если ты вздумаешь как-то схитрить, я…
— Ты убьешь меня? — быстро спросила она и улыбнулась.
— Нет, Тамазрайши, — себя.
Это будет нетрудно. Тонкое лезвие сработанного японскими оружейниками клинка сделает свое дело. Один косой удар, направленный вверх, и голова его скатится с плеч. Тот, кто прожил на свете более трех тысячелетий, вправе решить, что это — достаточный срок.
Зрачки княгини расширились.
— Ты и впрямь собираешься расстроить мои планы?
— Нет, если Руджиеро дадут отсюда уйти и прекратят преследование Падмири. В противном случае я буду сражаться со всеми, кто есть у тебя, а потом… — выразительно пошевелил бровями Сен-Жермен, — ты лишишься возможности совершить ритуал в той манере, о какой я наслышан.
Он сложил на груди руки, наблюдая, как Тамазрайши бредет к алтарю, но его равнодушие было лишь маской. В молельню по знаку этой бесстыдной красотки в любое мгновение могли хлынуть вооруженные люди.
Тамазрайши устремила глаза на статую. Она была очень древней и много веков простояла в потаенной пещере, прежде чем та превратилась храм. Камнерез, ее вырубавший, не слишком заботился о соблюдении каких-то пропорций, и потому голова Кали получилась несоразмерно большой. Преклонив колени перед своим божеством, Тамазрайши погрузила пальцы в темную лужицу и обагрила собачьей кровью язык, высунутый изо рта, искривленного в вечной усмешке.
Гюристар мысленно застонал, разглядывая призывно раскрывшиеся ягодицы. Вот момент овладеть сумасбродной гордячкой! Она-то уж точно не стала бы возражать! Он глухо кашлянул, покосился на инородца и чуть не взвыл, поймав его насмешливый взгляд.
Очевидно, богиня дала своей почитательнице какой-то совет, ибо та удалилась от алтаря и подошла к одетому в черное чужеземцу.
— Прекрасно, детище Шивы. Ты здесь, и, если примешь мои условия, твоего человека освободят. Если нет, мы убьем его на твоих глазах, и, будь уверен, ничто нам не помешает. Теперь о Падмири. Ей все-таки будет предложено взойти на алтарь, но по собственной воле. Отказавшись от такой чести, она должна будет принять участие в ритуале, что возвратит ей свободу, когда ты умрешь. Вот все, что я могу обещать, а это немало. Теперь мне хочется знать, согласен ли ты.
— Я соглашусь на все, когда удостоверюсь, что мой слуга в безопасности, а сестре твоего отца ничто не грозит, — быстро проговорил Сен-Жермен.
Тамазрайши обиженно вздернула подбородок.
— Я поклоняюсь не Майе, а Кали и не нарушу обещаний, сделанных у ее алтаря. — Глаза юной красавицы сузились. — Только учти, за твоим слугой будут следить. Не надейся, что он сюда возвратится, чтобы каким-нибудь способом выручить тебя из беды.
— Я понимаю.
Сен-Жермен произнес это легко, однако сердце его вдруг заныло. Что он здесь делает? И во имя чего обрекает себя на смерть? Разве жизни Падмири и Руджиеро стоят того, чтобы платить за них собственной жизнью? «Остановись! — кричало в нем что-то. — Ты еще можешь уйти!» Сен-Жермен мысленно выбранился, презирая себя за слабость, и унизительный приступ прошел, однако его смятение не укрылось от глаз Тамазрайши.
— Твоего человека проводят до ближайшей границы, ничего не позволив с собой прихватить, — злорадно сказала она.
Оказывается, порождения Шивы тоже могут испытывать страх! Что ж, в таком случае предстоящий обряд сулит ей великое множество приятных мгновений!
— Но Падмири и вправду оставят в покое, если она откажется взойти на алтарь? — Взгляд чужака вновь был спокойным.
— Ее не тронут до конца ее дней, — подтвердила с улыбочкой Тамазрайши.
— Поклянись в этом перед своей богиней! — потребовал вдруг чужак.
Глаза его стали бездонными, как колодцы, а рука легла на эфес меча. Тамазрайши смутилась.
— Да, — выдохнула она. — Да, перед лицом Кали и во имя ее я клянусь, что ни я, ни мои слуги не будем даже пытаться причинить какой-либо вред сестре моего отца и моей единственной родственнице — Падмири. — «А еще, — промелькнуло в ее мозгу, — я обещаю, что этот изворотливый инородец горько поплатится за свою наглость!» — Теперь не угодно ли тебе выслушать, что будет с тобой?
— Почему бы и нет?
Гюристар вдруг вздохнул. Шумно и с облегчением. Скорпионы договорились. Оба опасны, и чем скорее один другого убьет, тем легче ему будет справиться с оставшейся тварью.
Тамазрайши, пританцовывая, заходила по освещенной красноватым светом молельне. Злоба ее улеглась, уступив место приятному возбуждению.
— Шива — супруг Кали. Следовательно, ты, как детище Шивы, войдешь в меня прямо на алтаре и…
— Это, увы, невозможно.
В голосе чужака звучало деланое сочувствие, граничащее с насмешкой.
— Что ты имеешь в виду? — вскинулась Тамазрайши.
— Сейчас объясню. Когда я… переменил свою сущность, переменился и мой организм. Я, например, не могу больше плакать. Я также не ем и не пью и не вхожу в женщин тем способом, какой им привычен, хотя внешне выгляжу как здоровый мужчина. Сожалею, что это расстраивает твои планы, но… так обстоят дела. — Сен-Жермен и сам поразился той мстительной радости, какую в нем породило это признание, обычно сопровождавшееся лишь досадной сумятицей чувств.
— Нет! — Тамазрайши разочарованно застонала, потом в глазах ее вновь загорелся огонь. — Я слышала, что исчадия Шивы становятся неутомимыми, когда пресыщаются человеческой кровью! Скажи, это так?
— Мне ничего о том не известно, — медленно произнес Сен-Жермен.
— Не сомневайся — все так! Если крови будет достаточно, твоей силы хватит и на десятерых жеребцов. Когда Шива совокупился с Парвати, от их похоти содрогнулись миры, а земля, подражая им, сделалась плодородной. Здесь очень многие почтут за честь вскрыть свои вены, чтобы пробудить в тебе страсть. Да! — Тамазрайши вскинула стиснутый кулачок и ударила им по раскрытой ладони. — Да, так мы и сделаем! Это будет лучше всего! Ты пресытишься кровью, ты станешь мужчиной и войдешь в меня в восхваление плодовитости Кали и Шивы, а когда твое семя извергнется в мое лоно, за дело примутся палачи. — Она одарила будущего любовника кокетливым взглядом. — Не тревожься, все пройдет хорошо. Ты будешь корчиться в смертных муках, а я буду танцевать.
«Смерть — это смерть, — уговаривал себя Сен-Жермен. — Нет разницы, в каком из обличий она к тебе подберется». И все же рука его потянулась к катане, чтобы произвести разрешающий ситуацию взмах.
— О! — Тамазрайши надула губки. — Кто-то, кажется, хочет от меня ускользнуть? В таком случае позволь мне напомнить, как поступят с твоим человеком. — Ее лицо оживилось, тонкие пальчики принялись теребить ожерелье, приводя в движение бусинки-черепа. — Его повлекут к алтарю. Связанного, чтобы он не имел возможности сопротивляться и не доставил никому из нас лишних хлопот.
