– Ты чего стоишь столбом? – недоуменно спросил Чепак.
Я очнулся и посмотрел на него.
– Из Лепеля звонили, – сказал я. – Жена Гинзбурга сбежала. Оставила невнятную записку, собрала вещички – и с концами.
– Вот как... – протянул он. – Думаешь, есть связь?
Я кивнул.
– Это сегодня было, ей уже сообщили, что Гинзбург скончался. Так что это не просто совпадение.
– Нет, не совпадение, – Чепак покачал головой. – Но и делать с этим что-то... непонятно, что делать. Она-то по делу не проходила.
– Я посоветовал коллегам объявить её в розыск, как раз по нашему делу. Так что быстро закрыть не получится... не смотрите так, Трофим Павлович, вы же согласились, что этот побег – не совпадение. Надо её отловить и спросить построже. А там всё будет зависеть, что она ответит. Может и пустышка. А может – нет. Я не уверен. Но уверен, что просто так оставлять это нельзя.
Мне вдруг пришла в голову мысль, что Виктор Гинзбург всё знал о прошлом жены, но его это прошлое не касалось, а потому он и не мстил ей, наоборот – прикрывал, если нужно было, буквально тащил по жизни. Они даже работали в одном цеху – на тот случай, наверное, если вдруг что случится. Почему он её подобрал – неизвестно. Возможно, когда-то Гинзбург и собирался от неё избавиться, но сначала был ранен и слаб, а потом привык. И Тонька двадцать восемь лет была за ним, как за каменной стеной. Скорее всего, она была в курсе охоты мужа на бывших локотских полицаев. И, скорее всего, у них была какая-то договоренность на тот случай, если его схватят. Она и про меня знала – наверное, он рассказал после того, как установил мою личность. И та записка была адресована мне.
Впрочем, более интересен другой момент – Виктор Гинзбург понимал, что его хобби вещь опасная, и когда его арестуют, жена непременно попадет под самое пристальное внимание компетентных органов, которые установят все детали её биографии. Это действительно позор для семьи – в первую очередь, для дочерей. Да и он сам уже не сможет отделаться минимальным сроком – накинут за укрывательство военных преступников, тут к адвокату ходить не нужно. И их договоренность, видимо, включала и исчезновение Тоньки после ареста мужа. В лучше случае её тело найдут в ближайшем лесу. В приемлемом – не найдут никогда. В худшем – она уже завтра будет давать показания в лепельском отделе КГБ.
Блин, ну зачем она сбежала именно сейчас? Дело его мужа уже почти было переквалифицировано в «убийство в состоянии сильного душевного волнения», вскоре его закрыли бы из-за смерти подозреваемого. Признание следователь получил, оружие преступления имеется в наличии, любой судья сочтет вину Гинзбурга доказанной. Даже факт смерти подозреваемого установлен на сто процентов – ведь он умер прямо у нас, и это бесспорно, даже если не учитывать заключение врачей «скорой» и справку от патологоанатома из сумского морга. Ну а выяснять, кем он был во время войны, точно ли партизанил и не ушел ли потом в РОНА – про такие случаи коллеги из Брянска рассказывали – никто и не стал бы.
Впрочем, теперь я мог ничего не рассказывать матери Орехова. Я и раньше не был уверен в том, что это непременно надо делать, хотя предъявление фотографий и очная ставка могли что-то прояснить, а теперь точно знал – надо просто забыть этот эпизод жизни Виктора Орехова и жить дальше, уже собственной жизнью. Как, собственно, я и планировал с самого попадания в это тело и в этот год.
[1] Семичастный был вторым секретарем ЦК КП Азербайджана с августа 1959 по ноябрь 1961 года. В Москве он жил
