ли много на одного человека?
Командовавший жандармами офицер помахал перед носом у сонного караула бумажкой, разрешавшей этот ночной налет, и с грохотом долбанул кулаком по двери номера, в котором остановился Калмыков.
— Эй, генерала! Просыпайся!
Калмыков уже проснулся — спать при таком грохоте могли только мертвые, — натянул на кальсоны штаны с широкими лампасами, враз придавшими его фигуре значительность, — на плечи накинул мундир с серебряными генеральскими погонами.
Рывком распахнул дверь:
— Ну!
Жандармы быстро заполнили просторный номер, затопали ногами, переворачивая вещи. Калмыков устрашающе рявкнул на них:
— Чего вы тут потеряли, а? Чего вам надо?
Руководивший этими суетливыми людьми офицер вполне сносно говорил по-русски.
— Вас требуют в управление Сянь-Бин-Ин, — сказал он.
«Сянь-Бин-Инами» в Китае называли жандармские управы.
— А в чем, собственно, дело? — нахмурился Калмыков. — Я русский генерал…
— Это мы знаем, — быстро, скороговоркой произнес китаец.
— Что случилось?
— Это вам сообщат в управлении Сянь-Бин-Ин.
— Тьфу! — плюнул Калмыков и натянул на плечи полушубок. Про себя подумал: явно этот налет срежиссирован где-нибудь в Хабаровске или во Владивостоке, в чека, при свете керосиновой лампы. — Пошли! — скомандовал он жандармам, и те с топотом потянулись за ним.
Может, ему лучше переселиться к своим казакам? — все под защитой будет. Неуютная это, конечно, вещь — казарма, но во много крат надежнее гостиницы. Там — свой народ, при случае казаки и защитят и спрячут.
Снег звучно скрипел под сапогами, вызывал в ушах резь. Улица, по которой они шли, была темна — ни одного огонька, жестяные погашенные фонари глухо позванивали на ветру, ничего не было видно, но Калмыков шагал уверенно — в темноте он неплохо видел.
Про себя соображал: может, завалить сейчас мелко семенящих за ним служак в снег и раствориться в ночи? Нет, это не выход.
Надо было придумать что-нибудь другое, более капитальное.
Идти, к счастью, оказалось недалеко. Темнота кончалась, Калмыков увидел тусклый керосиновый фонарь на крыльце и понял: это и есть управление Сянь-Бин-Ин.
Фугдин — городок небольшой. Если изловчиться, то от одного края до другого доплюнуть можно. Ворона пешком, неспешной походкой, пересечет город за двадцать минут; все жители знают здесь друг друга в лицо. Теперь понятно, почему появившиеся русские привлекли внимание разведки — это были новые лица.
Калмыкова ждал сам начальник управления — представительный господин в золотом пенсне, с совершенно плоским лицом, похожим на старую, потемневшую от времени доску.
Начальник управления был вежлив — встал, приветствуя атамана, и показал пальцем на стул:
— Праею!
— Но русский жандармского гостеприимства не оценил, рявкнул во всю глотку:
— На каком основании меня арестовали?
Начальник управления поспешно заявил:
— Вас никто не арестовал. Мы просто пригласили вас к себе в гости.
— Ага, на чашку чая, — атаман издевательски хмыкнул. — Ночью!
— Да, на чашку чая, — подтвердил начальник управления, хлопнул призывно в ладони.
Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился солдат с подносом в руках. На подносе стояли две чашки с горячим дымящимся чаем и две плетеные из прутьев вазочки. В одной горкой высилось рисовое печенье, в другой — желтоватый тростниковый сахар.
— Прасю! — произнес хозяин кабинета на ломаном русском языке и ловко подхватил с подноса чашку с чаем.
Калмыков неспешно потянулся ко второй чашке, с шумом отпил из нее. Чай был хороший, китайцы понимали толк в добротных напитках. Произнес знающе, будто местный житель:
— Хо!
Несколько минут сидели молча, смаковали чай. Лицо Калмыкова расслабилось, на лбу появился пот. Атаман стер его пальцами и, словно бы вспомнив, что он находится в жандармском управлении, со стуком опустил чашку на поднос и выпрямился:
— Итак, что произошло, господин начальник?
Начальник управления тоже отставил чашку.
— Произошло. Вчера вечером ваши казаки убили своего соотечественника, представителя одного из торговых домов, через час — бедную женщину, китаянку.
— Откуда вы знаете, что это были казаки?
— От свидетелей, господин генерал.
— Тьфу! — отплюнул Калмыков. — Да в казачью форму может нарядиться кто угодно, даже ваш брат-китаец, но это совсем не означает, что он принадлежит к казачьему сословию.
— Ошибки нет, господин генерал… Нам хотелось бы знать, кто это сделал.
— Уверяю вас, это сделали не мои люди!
— У меня другие сведения, господин генерал. И, повторяю, у преступления есть свидетели, — начальник управления ухватил за длинную резную ручку колокольчик, звякнул. На пороге кабинета возник жандарм, как две капли воды похожий на своего шефа.
— Пригласи эту несчастную женщину, — приказал начальник управления жандарму.
— Почему несчастную? Ее что, убили? — спросил Калмыков, наполняясь раздражением.
— Нет, не убили, но до этого было недалеко.
Жандарм едва ли не за шиворот вволок в кабинет китаянку в засаленном стеганном халате, сшитом из грубой синей ткани, усадил на табуретку.
— Эта женщина стала свидетельницей одного из убийств, — сказал начальник управления, иронически улыбаясь. — Убийца убегал через ее огород, помял рассаду и огурцы, приготовленные к продаже, сломал загородку… Ты могла бы опознать убийцу? — повысив голос, спросил он у женщины.
— Да! — та стремительно поднялась с табуретки, низко поклонилась начальнику управления. — Это был большой, очень большой человек, — сказала она и в робком, каком-то дрожащем движении раскинула руки в стороны. — Такой!
— И это все приметы? — насмешливо полюбопытствовал Калмыков. — Других примет нет?
— Главное, она запомнила лицо преступника, — сказал начальник управления.
— Еще у него были сапоги и большая лохматая шапка, — добавила китаянка.
— У меня все люди в сапогах и в лохматых шапках, — пробурчал Калмыков, — это раз. Сапоги и папаху может носить любой человек, приехавший из-за Амура.
— У нас есть и другие свидетели, — сказал начальник жандармского управления.
— И стоило меня поднимать из-за этого ночью? — спросил атаман.
— Мы всегда так поступаем.
— Ну и порядочки у вас… Ладно! — Калмыков хлопнул ладонями по коленям. — Что будем делать?
— Вам придется выстроить своих людей, а мы попробуем опознать виновного.
Шаг был, конечно, нежелательный, Калмыков поморщился, поводил подбородком из стороны в сторону, будто боксер, получивший больной удар.
— А если мы этого не сделаем?
— Тогда вам придется вернуться назад, в Россию. Мы вас депортируем.
Неприятное слово «депортируем», острым железным огрызком резанувшее по уху, Калмыков слышал первый раз в жизни.
— Ишь ты, — проговорил он насмешливо, — мудрено как выражаетесь, господин начальник, — атаман повертел в воздухе рукой, потом подул на пальцы, словно бы случайно схватился за что-то горячее.
Начальник управления вежливо улыбнулся в ответ, глаза его сделались
