Лицо Эмили вытягивается в удивлении. Несколько секунд она хлопает глазами, а я понимаю, что впервые с того момента, как узнал правду, вот так просто взял и сказал ее вслух постороннему человеку, как будто быть усыновленным — это что-то само собой разумеющееся.
— Усыновленный? — переспрашивает.
— Да. Меня усыновили, когда мне было три года.
— А почему? — осторожно уточняет.
— Моя настоящая мама погибла, отца у меня не было, и подруга моей родной матери усыновила меня. У меня родители, одна младшая сестра и один младший брат. Папа адвокат, а у мамы строительный бизнес. Сестра учится в университете на факультете политологии, а брат еще в школе.
— И ты всегда знал, что тебя усыновили?
— Нет, я узнал об этом несколько лет назад.
— То есть, ты думал, что они твои настоящие родители? — продолжает допрос.
— Да.
— И у тебя даже подозрений не возникало?
— Нет. Меня любили и растили, как родного ребенка.
По ее лицу видно, что она все еще удивлена.
— Ладно, — продолжает. — Следующий вопрос. Почему ты решил переехать из Москвы в Лондон?
— У меня случились крупные проблемы, из-за которых я потерял свое любимое дело. Мне больше нечем было заниматься в Москве, а мой друг владел рестораном в Лондоне. Ну и он предложил мне стать управляющим. Я согласился и переехал.
Эмили удовлетворенно кивает головой.
— Еще один вопрос. — Смотрит ровно мне в глаза. — Как ее зовут?
— Кого? — не сразу понимаю я.
— Девушку, которая стоит между нами.
Теперь моя очередь удивляться.
— Да брось, Майк, — слегка смеется. — Я же не тупая и прекрасно чувствую, что есть другая девушка, из-за которой ты не можешь сблизиться со мной.
Я медлю пару десятков секунд. Весь вид Эмили говорит о том, что она ждет от меня ответа.
— Ее зовут Елизавета, — отвечаю. — Элизабет по-английски.
— Надо же, как наша королева.
Я хмыкаю.
— Как вы с ней познакомились? — снова пристально смотрит.
— Я всегда знал ее.
— В смысле? — не понимает.
— Я знаю ее всю свою жизнь. Я не помню себя без нее.
Эмили с пониманием кивает.
— Почему вы расстались?
Мне уже не нравится отвечать на ее вопросы. Они слишком личные и они слишком бередят раны.
— Слушай, давай есть?
Я снова берусь за вилку и начинаю нанизывать спагетти.
— У меня осталось всего два вопроса! — она накрывает мою ладонь своей, останавливая попытку намотать пасту. — И я обещаю, что отстану от тебя!
Я нетерпеливо смотрю на нее.
— Так почему вы расстались?
— Из-за определенных обстоятельств.
— Каких?
— Это и есть второй вопрос?
— Нет, это уточнение первого.
— Важных, — отвечаю резко. — Были очень важные обстоятельства, из-за которых мы расстались.
— Хорошо, — быстро кивает. — И теперь последний вопрос, Майк. Какая из всех твоих татуировок посвящена ей?
Я замираю. Эмили слегка склоняет голову на бок и пытливо смотрит в ожидании. По моему растерянному виду она понимает, что на ее вопрос есть ответ.
— Нирвана, — тихо срывается с губ.
Эмили печально улыбается.
— Ты называл ее своей нирваной, верно?
— Да.
Девушка еще смотрит на меня несколько секунд, а затем возвращается к своей тарелке с пастой. Я делаю то же самое, но аппетит уже пропал.
Прошло уже больше полутора лет с тех пор, как я уехал из России. Все эти полтора года я не видел Лизу и не общался с ней. От семьи я знаю, что она завершает учебу в магистратуре и летом возвращается домой. Будет работать у папы. Про ее личную жизнь мне никто ничего не рассказывает, а сам я перестал заходить и к ней, и к тому парню. Она так и не выложила с ним ни одной фотографии на тот момент, когда я последний раз открывал ее соцсети.
Иногда Лиза снится мне. Тогда я просыпаюсь среди ночи, достаю из тумбочки ее дневник и снова читаю, хотя уже знаю его наизусть. Периодически меня начинает ломать по Лизе. Хочется все бросить и поехать к ней. Хотя бы просто увидеть одним глазком.
— Ну а что насчет тебя? — спрашиваю Эмили, силой заставляя себя перестать думать о Лизе. — Кто твой бывший парень и почему вы расстались?
— Его звали Гарри, мы были одноклассниками, и мы не расставались.
— Тогда почему вы не вместе?
— Он умер три года назад.
Ответ Эмили заставляет меня оторвать взгляд от тарелки и посмотреть на нее.
— Автокатастрофа, — отвечает на мой немой вопрос. — Я была за рулем. Не справилась с управлением и въехала в дерево. Он погиб, а я выжила. — Девушка на секунду замолкает. — Ты стал первым за три года, кого я смогла подпустить к себе. Все вокруг твердят мне, что моя жизнь продолжается, несмотря на смерть Гарри. Наверное, это так и есть. Вот попыталась построить новую жизнь с тобой, но выходит хреново.
Я ничего не отвечаю Эмили, и пасту мы доедаем в тишине.
Мы не расстаемся после этого разговора, но и не особо сближаемся. Все остается так же, как и было: встречи два-три раза в неделю, разговоры обо всем на свете и ни о чем конкретно, секс.
Так проходят еще несколько месяцев. Иногда мне кажется, что мы с Эмили — это две одинокие души, которые случайно встретились. Вот только от этой встречи мы не перестали быть одинокими. Я по-прежнему часто думаю о Лизе, вспоминаю ее лицо, голос, смех. И я так и не разлюбил ее.
У меня есть догадки, что Эмили винит себя в смерти своего парня. «Не справилась с управлением и въехала в дерево. Он погиб, а я выжила», — сказала она тогда на кухне. Я не спрашиваю у нее, был ли суд. Вообще, не справиться с управлением — это уголовно наказуемо, тем более если кто-то погиб. Но раз девушка на свободе, значит, ее вины не было. Великобритания — не Россия. Это меня за деньги отмазали, а ее вряд ли.
Моя вторая годовщина в Лондоне. Ничего особенного, обычный день. Вечером Эмили приезжает ко мне, мы заказываем пиццу, включаем телевизор, где показывают какое-то популярное шоу, и ложимся на диван, вытянув ноги на журнальный столик. Время близится к часу ночи, глаза уже слипаются. Я хочу предложить Эмили пойти спать, но она слишком увлечена происходящим по ящику, поэтому молчу.
Мой телефон заряжается рядом с телевизором. Неожиданно он издает звук входящего сообщения. Я бросаю взгляд на настенные часы и поднимаюсь с дивана, удивляясь, кто может писать мне смс так поздно.
Беру смартфон и чувствую, как начинают трястись руки, когда вижу, от кого пришло сообщение. Дрожащим пальцем пытаюсь разблокировать экран, не слыша ничего вокруг: ни телевизор, ни вопрос Эмили, кто это.
