две энергии рванулись в противоположных направлениях.
Я подняла руку к глазам, защищаясь от света. Когда он рассеялся, Райн стоял перед ложей Винсента. Его крылья вырвались наружу – миллион цветов, черные, как ночь, за одним исключением.
Красный цвет, которым были тронуты их кончики.
Я издала сдавленный звук.
Доспехи Райна были так сильно повреждены, что когда крылья вылетели наружу, большая часть кожаной брони прорвалась, обнажив у него на спине целый пейзаж из шрамов. Да, там были шрамы от пыток Винсента. Но и один старый, начинавшийся вверху спины и сбегающий вниз по позвоночнику.
Теперь через зарубцевавшийся шрам проглядывал свет – красные лучи пробивались через неровную ткань. Он образовывал рисунок: пять фаз луны по плечам и стрелка дыма посередине спины.
Печать.
Печать наследника!
Она ожила, словно ее разбудил внезапный всплеск энергии. Даже если ее владелец когда-то давно пытался выжечь ее с кожи.
Проклятье. Проклятье! Что я натворила? Богиня, что я натворила?
Зрители-хиажи уже поняли, что к чему. Они теснили друг друга на трибунах, пытаясь спастись; взмывали в небо или беспорядочно валили ко всем открытым выходам.
Из-за стен амфитеатра раздался оглушающий треск. Он потряс землю, а вслед за ним раздался низкий скрежещущий звук – словно дробился камень. Словно рушились городские стены. Словно рассыпалась империя.
Через входы в амфитеатр вливалась толпа солдат. В красно-белых цветах Дома Крови. Септимус взирал на это и улыбался.
«Мертвый возлюбленный не разобьет тебе сердце», – поддразнивая, прошептал мне в ухо голос Ниаксии.
Больше я ничего не слышала, потому что Винсент расправил крылья и вытащил меч.
Он стоял неподвижно, пока Райн приближался к нему. Нет, Винсент никогда не отступал перед опасностью. Он всегда лицом к лицу встречал того, кто бросал ему вызов.
Нет!..
Я не помню, как вытащила мечи. Я просто сорвалась и побежала. И успела пробежать полдороги вверх по лестнице, ведущей к балкону Винсента, когда меня кто-то схватил. Не знаю кто. Я даже не посмотрела.
Мне нужно было добраться до него.
Мне нужно было добраться до него быстрее, быстрее, быстрее…
Райн презрительно поднял губу.
– А ты ведь даже не знаешь, кто я?
Винсент не удостоил такой вопрос ответом. Вместо этого он атаковал.
У меня в глотке родился крик.
Винсент был одним из лучших воинов во всех королевствах Ниаксии. Но Райн сбил его с пол-удара, как бы и не заметив. На кончиках пальцев у Райна искрилась и набухала энергия – вспышки света и тьмы, яркие, как сами звезды, превосходящие даже силу его Астериса на ристалище.
Я вырывалась из чьих-то рук – билась так неистово, что к первым рукам скоро присоединились еще одни…
– Мы встречались, – сказал Райн. – Двести лет назад. В тот день, когда ты захватил власть и пустил по этому городу реки крови. В тот день, когда ты уничтожил собственную семью и каждого ришанского мужчину, женщину и ребенка в этих стенах. В тот день, когда ты убил каждого, кто, по твоему мнению, имел хоть малейший шанс стать ришанским наследником и оспорить твою власть в Доме Ночи.
Он отбросил меч Винсента вспышкой силы, и тот с лязгом упал.
– Но одного ты забыл.
Райн схватил Винсента за горло. Красная печать наследника у Винсента лихорадочно вспыхивала, словно дрожала в отвращении под рукой своего природного врага. Райн швырнул Винсента на полированный камень стены, и раздался тошнотворный хруст. По белому мрамору расползлось красно-черное пятно.
До меня вдруг отчетливо дошла ужасная истина.
Сейчас мне предстоит увидеть, как погибает мой отец.
Я стала вырываться с удвоенной силой. Две пары рук превратились в три. Кого-то я походя резанула, и он завизжал.
Райн дернул Винсента к себе, и они сблизились головами. Винсент что-то ему сказал, слишком тихо, мне было не расслышать.
Потом повернулся – медленно, словно это заняло у него все силы, – и посмотрел на меня.
Райн тоже взглянул на меня. И на мгновение ненависть у него на лице сменилась глубоким, мучительным сожалением. Я ничего не слышала из-за собственного отчаянного крика, но губы Райна произнесли слово: «Отвернись».
Я что-то выкрикивала – может, проклятие, может, мольбу. Уже не помню.
И отворачиваться я не стала.
Ни тогда, когда в пальцах Райна вспыхнула магия.
Ни тогда, когда тело Винсента снова отлетело в стену с такой силой, какой хватило бы превратить все кости в месиво.
Нет, я не отвернулась, я смотрела, как Райн убил моего отца.
Глава пятьдесят вторая
Тело Винсента ударилось о перила и упало на песок, пролетев вниз с балкона.
Я не понимала, какие звуки вырываются у меня из горла, помню только, что были они рваные, звериные, дикие. Только Ночной огонь заставил всех меня отпустить. Он вдруг взметнулся и окружил меня.
Правда, я его не заметила, и мне было наплевать.
Я сбежала вниз по ступеням. В несколько шагов пробежала песочную арену. Рухнула рядом с Винсентом.
Он был еще жив, почти жив. То, что он сумел продержаться еще несколько секунд, свидетельствовало о его силе. Его тело было искалечено – вместо кожи обожженная плоть, сбились переломанные кости, изящное холодное лицо перекошено и перепачкано кровью. Его глаза, лунно-серебряного цвета, на фоне запекшейся крови казались ярче, чем всегда.
Пока я росла, я верила, что Винсент неуязвим. Он не может истекать кровью. Его нельзя сломить. Он ни за что не может умереть.
Но лежащий передо мной мужчина был уничтожен. Осталось растерзанное тело и оказавшееся в конце концов таким же мягким, как у меня, сердце.
Его глаза блестели. Перебитая рука дотянулась до меня. Я схватила ее.
– Прости, моя маленькая змейка.
Каждое слово давалось ему с трудом.
– Я собирался… Я хотел тебе рассказать…
Я качала головой. Мои слезы натекли лужицами на его лицо.
Я сумела выдавить из себя лишь одно невнятное слово:
– Прекрати…
Прекрати говорить. Прекрати умирать. Прекрати уходить от меня.
Но он не прекращал.
– Я люблю тебя. Люблю с первого мгновения.
В углах его рта запузырилась кровь. Глаза скользнули поверх меня к ночному небу. Потом взгляд снова опустился на меня – это движение было медленным, тщательным, словно он старался, чтобы я непременно оказалась последним, что он видел.
– Столько ошибок напоследок, – выговорил он. – Так нельзя.
До конца жизни я стану жалеть, что ничего не сказала отцу, который умирал у меня на руках. Он во многом был ужасен. Но я все равно его любила.
Я его любила.
И сказала ему об этом, но опоздала на три секунды: его
