фигуру? может, закончились двойники Доримедонта в стране? не осталось ни одного подходящего, всех вывели, как тараканов. ну, тогда так и сказали бы. неужели я отказался бы подождать, когда появятся новые? «Экземпляру запрещены какие-либо посты и обеты, — напрямую в ухо Три Д сообщил старший Хранитель. — Замечена тенденция последних экземпляров брать на себя недопустимые ограничения, придумывая всё новые. Помимо пищи и воды, обета молчания, они пытаются ограничить себя во всём. В связи с тем, что им строжайше запрещены любые ограничения, представляющие опасность для их жизни и здоровья, они придумывают и накладывает на себя такие, которые пока не запрещены. Например, недавно нам потребовалось ввести новый запрет — на уменьшение количества сердечных сокращений, в том числе вдохов и выдохов. Обет, наблюдаемый сейчас вами, пока не запрещён. Но это мы сейчас исправим».
— Для действующего экземпляра вводится новый запрет! — зазвучал голос Хранителя за стеклом, усиленный невидимым динамиком, громкий, сухой, непререкаемый, такой, что даже Три Д захотелось ему подчиниться. — На ограничения тела производить любые движения, как естественные, вроде моргания, так и способствующие коммуникации, вроде кивания головы. А также запрещено стремление к полной неподвижности, дабы не быть похожим на неодушевлённый предмет. Экземпляру всё понятно?
Экземпляр согласно кивнул, но этот кивок был больше похож на отваливание восковой головы от тела, что не ускользнуло от внимательного взгляда Главного Визионера, поэтому он решил прервать молчание, чтобы поскорее убедиться в способности экземпляра к адекватному общению:
— Святейший патриарх вся Тартарии, можно ли обратиться к вам с вопросом?
— Можно, — восковые губы шевелились, как живые.
— Спасибо! До меня дошла информация, что вы накладываете на себя обеты, в том числе угрожающие вашей жизни. Вы хотите с ней покончить? Разве самоубийство не является для христианина смертным грехом?
— Почему вы решили, что я хочу с ней покончить? Отнюдь. Я люблю жизнь даже в нынешнем её проявлении. Что же касается обетов, то они лишь помещают в определенные рамки то, что без них способно раздуться до неимоверных размеров. Например, дай телу волю, и оно только тем и будет заниматься, что ублажать себя — едой, питьем, сексом, сном и бездельем. Ограничения же, наложенные на всё это, благотворно влияют на личность, подстегивая её к развитию. По сути своей обеты — универсальное лекарство от всех духовных хворей. Накладывая на себя тот или иной обет, я стараюсь исцелить себя, а не уничтожить.
— Вот как! Почему же тогда вы подчиняетесь запретам, которые на вас накладывают и отменяете ваши обеты вместо того, чтобы упорствовать в их применении?
— А что по-вашему такое запрет, как не разновидность обета? Запрет на обет, тем более исходящий от существ, которые полностью властны над твоей судьбой и жизнью, не может не быть благом, даже если он разрушителен — значит, на то воля Всевышнего. Обет сам по себе благо, а запрет на него — благо вдвойне.
Главный Визионер про себя усмехнулся — ответ Доримедонта ужасно его порадовал и насмешил, даже захотелось присвистнуть от удовольствия, но он сдержался. Патриарх всея Тартарии вел себя так, как будто не являлся двойником, стремящимся превратиться в оригинал — он был всё тем же патриархом, как много лет назад на сцене во время исторического диспута, лицо, взгляд, даже бархатистый голос, полный мудрой уверенности в тех идеях и мыслях, которые ему приходилось озвучивать — ничего не изменилось.
— Мне бы хотелось сегодня поговорить о том молчании, которым вы так удивили весь мир, — Три Д решил поговорить на больную тему, вызывающую в душе червоточинку, чего не делал уже довольно давно. Данный экземпляр внушал надежду на то, что сможет дать ответ, который в своё время унёс в могилу оригинальный патриарх.
— О каком молчании? — было понятно, что Доримедонт прекрасно знает, о чём речь, и спрашивает лишь для того, чтобы набить себе цену.
— Вы вообще следите за новостями? — решил Главный Визионер обхитрить патриарха и подойти к вопросу с другой стороны. — Насколько я знаю, вы не отрезаны от информационных потоков. В вашем распоряжении есть интернет, телевидение, хоть и с некоторыми ограничениями. Или вы наложили на себя обет не пользоваться ими?
— Такого обета я на себя не накладывал. Стараюсь пользоваться этими благами цивилизации в той мере, которая мне здесь доступна. Хотелось бы, конечно, иметь возможность обратиться к жителям Тартарии, которые глубоко в душе продолжают оставаться христианами, порадовать известием, что их патриарх всё ещё жив и полон надежды на возрождение православия, что я томлюсь в застенках язычников и подвергаюсь изощрённым пыткам, что не отрекся от христианской веры. Хотелось бы объяснить им, что всё ныне происходящее имеет искусительную природу, что это — всего-навсего очередной виток гонений на церковь Христову, коих в истории было великое множество. Церковь преодолела все напасти, преодолеет и эту…
— Разве вы не анализируете поступающую информацию? Посмотрите, в какую развитую во всех отношениях страну превратилась Тартария при родноверии! Ведь её подъем начался сразу после низвержения православия — это кардинальным образом изменило сознание народа, очистило его от вековых нагромождений чужеземного мракобесия. Воровать, убивать, пьянствовать и совершать другие злые поступки стало просто неинтересно, со временем люди забыли, зачем это нужно и как это называется. Многие слова устарели за ненадобностью, в том числе слово война, которое разъедало мозги человечества на протяжении всей истории христианской цивилизации. Можно сказать, её падение началось с Тартарии, — видя, какие замечательные плоды приносит отречение от христианства и принятие родноверия, люди по всему миру стали желать этого, — отдельными общинами, целыми народами и странами. Никто не заставлял их — они добровольно возвращались к вере своих предков. Никто не применял насилия в отношении христианства, не подвергал его гонениям, как вам хотелось бы, — постепенно оно само пришло в запустение. Сейчас людей, реально исповедующих христианство, можно пересчитать по пальцам. Зато посмотрите на современное человечество! Цветник разума и благоденствия. Я горжусь тем, что приложил к этому руку, вовремя увидел, в чём именно кроется корень зла, препятствующий нормальному развитию цивилизации, и нашёл в себе силы вырвать его из себя и своего народа. Ну, а дальше всё пошло, как по накатанной…
— Что есть вера, как не идея, которая требует воплощения. Прорастая в реальность, она умирает, подобно семени. Потом умирает и то, что из него выросло и принесло плод. Что есть идея, как не плод от самой себя. Получается, вера — это плод идеи. Мы вкушаем его и утрачиваем значительную часть понимания реальности. Вы говорите, что в современном мире монотеизм повержен язычеством, а христианство —
