заметная усмешка на губах и взгляд, скользящий из-под опущенных ресниц, выражают надежду и даже радость.
Это Ноемия.
Зачем покинула она прелестный уголок, приготовленный для неё кардиналом Фердинандом, и каким образом очутилась в этом убогом убежище?
Она сама не знает, как это случилось. Однажды утром она была тайно похищена из своей милой келейки и брошена в эту мрачную могилу, куда едва проникал слабый свет.
Одна из женщин, участвовавших в экспедиции, во время которой не было произнесено ни одного слова, вручила молодой еврейке записку; Ноемия прочитала её, как только глаза свыклись с окружающим мраком; она состояла из следующих слов: «Я исполнил своё обещание, приготовьтесь исполнить ваше». Вместо подписи внизу стояла буква Ф.
Ноемия была крайне обрадована этой запиской, заключавшей в себе известие от кардинала о спасении Паоло и Стефана; кардинал не был, значит, таким изменником, как Памфилио, желавший втянуть Паоло в ужасную западню.
Ноемией заключён был договор, который она должна была выполнить.
Молодой кардинал, когда еврейка пришла просить его покровительства, тотчас же понял всю выгоду, какую он может извлечь из этого обстоятельства для себя и для папского престола. У члена святейшей коллегии Рим и понтификат стоят на первом плане. В Ноемии-просительнице, забыв своё прежнее расположение к ней, он видел только еврейку, которую бедность вынуждала покориться всем его условиям; он думал было принудить её к принятию христианства и католичества; но она так твёрдо стояла в вере своих отцов и с таким негодованием отвергла это предложение, что он должен был отказаться от своего намерения; но сожаления, выраженные им по этому поводу, более походили на угрозу.
Ноемия согласилась написать своему отцу, прося его дать согласие на залог, предлагаемый казначеем, и расположить к нему своих соотечественников. Это письмо, написанное под диктовку кардинала на итальянском языке и в условленных 306 терминах, было передано для скорейшего отправления. Кроме того, было решено, что молодая еврейка останется в монастыре под строгим присмотром в качестве залога до получения ответа.
Ноемия была согласна на всё, но насилие, с которым с ней обращались, внушило ей подозрение, что тут скрывается хитрость, способная разрушить планы её врагов. Как только кардинал уехал, она при помощи подкупленной ею женщины, пользующейся свободным выходом из монастыря, тайно поручила Бен-Иакову немедленно передать Саулу, что спасение Израиля зависит от задержания письма, тайную побудительную причину которого она тут же излагала.
Это предостережение было передано одним из тех быстрых и невидимых гонцов, которые всюду проходят никем не замеченные и служат обыкновенно у итальянских евреев для тайных сношений между собой. Что же касается грустного заточения Ноемии, то она не ожидала этого прибавления своим страданиям. Суровые лишения только оскорбляли, но не в силах были покорить её.
К тому это умножение несчастий она принимала как искупление за свою хитрость; попросив прощения у Бога, она вооружилась терпением и покорностью Его воле.
Стремясь постоянно к одной цели, Ноемия опасалась только, чтобы новое положение не расстроило её планов и не принудило к бездействию; мысль эта тяготила её, прочие же препятствия были ей нипочём.
Вскоре она поняла, что в Риме монашеская жизнь совсем не так непроницаема, как это полагают многие, и что волнения и страсти общества имеют свободный доступ в это уединение.
Успокоившись на этот счёт и убедившись, что она может с успехом продолжать начатое дело, Ноемия почувствовала в себе более энергии.
В Риме обращение к вере считается блестящим подвигом, которого всякий домогается.
Синьора Нальди, монсеньор Памфилио и кардинал Фердинанд спорили между собой о том, кто из них имеет более права обратить в веру прекрасную еврейку; это был лакомый кусок для их честолюбия и чувственности.
Ноемия, с врождённой ловкостью всех женщин, поддерживала надежды каждого из них, выказывая склонности, благоприятствовавшие их планам.
Благодаря этой тактике, она обращала в свою пользу тех, которые основали на ней надежду своего обогащения, и тем избегала опасности: все имели на неё планы, и потому все боялись потерять её. Подобные уловки помогли еврейке невредимой выйти из положения, столь опасного для молодой девушки, одинокой и беспомощной.
Madre veneranda, несмотря на тройную протекцию синьоры, кардинала и монсеньора, лишилась Ноемии, поглощённой у неё другим монастырём одного ордена; она не могла утешиться в потере молодой еврейки, обращение которой покрыло бы славой её общину.
Монастырь, в котором поместили Ноемию, был в восторге, и все наперерыв, начиная с игуменьи и кончая последней служкой, старались угождать молодой девушке. Она была так молода, так благородна, так безукоризненно прекрасна, что достойна была сделаться невестой Христовой! И как много милостей ниспослали бы Бог и Церковь в награду за такой прекрасный подарок; наконец какая слава монастырю совершить таинство крещения над еврейкой!
Ноемия заметила вскоре все эти проделки и, верная своему плану, решила воспользоваться ими; она так искусно умела поддерживать тайные надежды каждой монахини, что пленила собой всю общину, и монастырь не имел от неё никаких секретов.
В римских государствах все духовные заведения строятся по одному образцу.
Монастырь прислонён к церкви, и ворота того и другой обыкновенно смежны между собой. Передний двор, обнесённый галереями с уступообразными сводами, заключает в себе службы; на другом дворе стоит монастырь также с арками и галереями. В Риме есть несколько монастырей, построенных знаменитыми архитекторами; особенно гордятся здесь монастырями с лепной работой Микеланджело.
Старая архитектура римских монастырей смягчается иногда изящными украшениями; за священной оградой есть прелестные убежища с бьющими фонтанами, куртинками цветов, группами померанцевых деревьев и кустарников.
Комнаты для внутренней службы примыкают к колоннадам; вообще говоря, церковные здания в Риме осмысленны и величественны.
В Риме насчитывают восемьдесят девять женских монастырей, о чём мы уже упоминали, когда говорили о духовной организации.
Видя всё, что вокруг неё происходит, Ноемия нередко в чистоте своего верования задавала себе вопрос: действительно ли монастыри приносят Церкви и государству существенную пользу?
Государство имеет в их лице часть населения, проводящего время в бесплодной праздности; сомнительно также, чтобы Церковь видела какую-нибудь выгоду от этой машинальной, так сказать, рутинной набожности, столь далёкой от истинного благочестия. Умерщвления плоти, епитимьи не суть ещё доказательства раскаяния и смирения. Эти подвиги, противоречащие здравому смыслу, не только не исправляют от пороков, но поддерживают, напротив, гордость и фанатизм, оскорбляющие милосердие.
Не Иисусом Христом были основаны монастыри; апостолы ничего не говорили про монахов и монахинь. Монастыри придумали священники для обирания народа и неограниченного господства над мирскими страстями.
Они проповедовали об отрадном спокойствии, вкушаемом в этом уединении людьми, обуреваемыми страстями, волнение которых могло
