тоже за бабки!
— Ну хорошо, а у тебя есть какие-то предложения? — спросил я, внимательно вглядываясь в этого рефлексирующего «индивидуума» и пытаясь понять модус его мышления.
— А как вам Содом и Гоморра?!! — крикнул он с бесноватым выражением лица, а у меня по коже прошёлся неприятный холодок. — А-а-а?! Полный хаос! Полное отсутствие запретов! Трахаем всё что не приколочено: женщин, мужиков, детей, бабушек-старушек… для разнообразия. Зальём этот мир спермой! А потом будем пялиться в ящик, потому что в этом блядском мире делать больше нечего… Н-е-ч-е-г-о!!!
И тут я увидел, как у него поднимается член, как он становится всё больше и больше, вздрагивая от приливов крови. Я отвернулся от этого ужасного зрелища и начал натягивать плавки на мокрое тело. Мне показалось, что он сверлит меня взглядом, — я чуть повернул голову: он тоже одевался, прыгая на одной ноге.
— И много у вас в Москве… таких? — спросил я, чуть заикаясь.
— Практически все. Никто ни во что не верит. Одни бляди мужского и женского пола.
— Не-е-е, это нормально, — пошутил я. — У нас в провинции просто развлечений меньше, и денег тоже маловато — на разврат не хватает. А дружба и любовь — это пока ещё бесплатные развлечения.
— Кому ты нужен без денег? — насмешливо спросил он.
— Друзьям и женщинам, — ответил я.
Я разговаривал с ним очень спокойно, словно психиатр с клиническим больным, но мне хотелось влепить ему пощёчину, чтобы он пришёл в себя и перестал бредить.
— У тебя что, друзья есть?
— Не много, но есть… у кого червонец на бутылку занять.
Он аж скривился весь.
— Ну-у-у, таких друзей — у меня пол-Москвы. А вот жизнь кто-нибудь смог бы за тебя отдать? Да что там — жизнь? Хотя бы серьёзные бабки на кон поставить? Да что там — бабки?!
— Я тебя понял, Николай. Отвечу. Ты знаешь, мне бы не хотелось подвергать своих друзей подобным испытаниям. Я вообще не хочу, чтобы они ради меня чем-то жертвовали. — Я опустил глаза в толу. — Я вообще — человек очень скромный.
— Да ладно! Скромный! — он махнул рукой. — Что ты овечкой прикидываешься?!
Он был прав: я не был овечкой. Я был таким же циником и ни во что не верил. По всей видимости, я был ещё хуже и страшнее этого изнеженного московского фавна, отклонения которого лишь выражались в сексуальном экстремизме, — в отличие от него я много раз переходил черту, за которой простирался настоящий ад, — но, извините, так откровенно декларировать свои порочные убеждения и гордиться своей ущербностью являлось в моём понимании совершенным инфантилизмом.
— В чём тогда смысл твоей жизни? — спросил я.
Он недовольно поморщился, но все-таки ответил на вопрос:
— Смысл вижу только в сексе. Я разуверился во всём: в людях, в творчестве, в боге… Но секс меня по-прежнему радует. Это единственное, что меня заводит, и мне плевать с кем трахаться. Гетеросексуальны мы лишь по определению, а по сути мы дуальны.
— Я это про тебя уже понял, — усмехнулся я. — А-а-а… Разум тебе зачем?
— В каком смысле? — удивился Коля.
— На этой земле совокупляются все, даже насекомые. Ничего мудрёного в этом нет, поскольку это всего лишь половой рефлекс. Тебе дали разум — зачем он тебе?
Он лукаво улыбнулся.
— А чтобы сделать секс более изощрённым, — ответил он.
— Хочешь меня? — спросил я с такой интонацией, словно предложил ему сигарету.
Он сделал театральную паузу и решительно ответил:
— Да.
— А Сашу Валуева хочешь?
— Ни в коем случае, — ответил он, хотя и удивился моему неожиданному вопросу.
— Почему?
— Обыкновенный мужик. Лапотный. В нём нет изюминки. Ты меня, наверно, не понял: я же не извращенец, я — коллекционер, я собираю прекрасных бабочек… В моей постели бывают лишь уникальные существа, с сексуальной точки зрения.
— А Ларису хочешь?
— Неа… Обыкновенная тётка. Стареющая красавица. Я не сплю с женщинами старше тридцати лет.
— А мою жену?
— Нет, — ответил он категорически. — Ты уж сам её трахай. Она, в принципе, милая девочка, но совершенно несексуальная.
— А кого бы ты хотел из женщин? — не унимался я.
Коля задумался.
— Эту… — Он щёлкнул пальцами. — Стриптизёршу из клуба… С чёрными дредами… В ней есть какой-то надлом, и тело у неё не совсем женское… Перекаченное.
— Тебе нравятся андрогины?
— Вот! Прямо в десятку! — Лицо его раскрылось в блаженной улыбке. — Моё сексуальное прозрение началось с Таиланда. Совершенно случайно. Друзья купили мне проститутку на день рождения и закинули в номер. Безумно красивая, смуглая бестия, которая оказалась «шмелём». Помню первую реакцию моего либидо. Это было гадкое отвращение, и оно мгновенно переросло в тошнотворное возбуждение, когда этот тайский «перчик» оказался у меня во рту. Это, знаешь, когда тебя выворачивает наизнанку от наслаждения… Когда рвёт от первой дозы героина. Каждый раз, когда происходит нечто из ряда вон выходящее, организм сопротивляется, ограждая тебя от новой экспансии. После этой сучки я проплатил ещё троих, и понеслось… Никто не знает себя до конца.
— А ты хочешь себя узнать? — спросил он низким бархатным голосом и сделал небольшой шажок навстречу; его пресс и грудные мышцы напряглись.
— Д-а-а, хочу, — ответил я томно, — но не с тобой…
Он ещё приблизился ко мне, и губы его слегка приоткрылись в предвкушении поцелуя.
— Оставайся на месте, — прошептал я, — если не хочешь собирать свои фарфоровые бивни среди камней.
— Фу! Как грубо! — фыркнул он и зловеще осклабился.
В это мгновение мне было очень страшно, и если бы он прикоснулся ко мне, то я не смог бы его ударить, а закричал бы от ужаса и пустил бы тёпленькую по ноге.
Он поднял руки в знак полной капитуляции, как это делали гитлеровские захватчики в мае сорок пятого, и жалобно промямлил:
— Ну ладно, не бери в голову…
— Я никогда не беру в голову…
Он рассмеялся, хрюкая, как морская свинка.
— Ну, хорошо-хорошо, не обижайся. Просто так получилось.
