Мы остаёмся вдвоём, не смотрим на часы, не произносим тосты, не пьём шампанское и не слушаем поздравительные речи по телеку. Мы пропускаем момент перехода в Новый год — это просто неважно, у нас свой праздник. За окнами взрываются салюты, доносится какой-то шум, свист, отголоски взрывов петард — но все это происходит не в нашей жизни, не с нами. Для меня есть только он, его глаза, губы, тело, покрытое лёгкой испариной — и пусть в комнате совсем не жарко, я тоже горю и плавлюсь, просто потому, что он рядом, и он — мой.
— А ты знаешь, что как Новый год встретишь, так его и проведёшь, — посмеиваясь, шепчу ему на ухо, пока Ромка, обнимая меня одной рукой, другой цепляет тонкий нейлон на моих ногах и пускает стрелки по чулкам — единственной одежде, которую он захотел оставить на мне, но чей идеальный вид его не устраивает. Он слишком не любит, когда все правильно, красиво, недостаточно вызывающе.
— Точняк, Женьк… Я б так и завис тут с тобой до следущей зимы. Затарились бы твоими шоколадками, водой там, закусками — и, прикинь, год бы не выходили.
— Целый год? — понимаю, что он шутит, но, пусть на пару мгновений, мне хочется верить, что мы обсуждаем серьёзные планы.
— А что, думаешь, не потяну? — Ромка тоже играет со мной в притворную серьёзность. — Это ты скоро сваливать начнёшь, как обычно. Только я ключ спрячу. А лучше — выкину… да хоть в окно. И всё — считай, ты попала!
И уже к вечеру этого дня, он с такой же беспечностью говорит Маринке на общей кухне, где продолжается наша ленивая первоянварская вечеринка:
— Слушай, а у тебя номер того травматолога, у которого ты справку на академ брала, остался?
— Что? Травматолога? Блин… Не помню, — Маринка, сидя на коленях у Никитоса, кормит того чипсами рот-в-рот и, кажется, особо не настроена на серьёзные разговоры.
— Поищи, мне надо, — настаивает Ромка, разливая по чашкам шампанское. Орест, желая загладить свою вину, притащил днём целую коробку игристого, после чего сбежал к очередной девушке, спасающей его от импотенции после Милы Йовович. Остальные тоже разошлись, в доме нас только четверо — и мы чувствуем себя настоящими аристократами, особенно закусывая бутербродами с красной икрой, которая осталась от Костика. Конечно же, мы подозреваем, что он спер её из холодильника своей депутатши, но менее вкусной она от этого не становится.
— Я завтра посмотрю, ладно?
— Мне надо сегодня.
— Зачем так срочно? — нехотя поворачивая к нам голову, переспрашивает Маринка, а Никитос из-за ее плеча смотрит на Ромку осуждающим взглядом.
Я тоже не понимаю, какая муха его укусила. Кайфоломшиком Ромка никогда не был, напрягать друзей в единственный день в году, когда отдыхают даже отпетые трудоголики — не в его правилах.
— Хочу перетереть с ним насчёт справки. Мне академ надо будет срочно открыть, уже со следующего месяца. Так что придётся косить на перелом, как ты, — Ромка подмигивает Марине, а она только и делает, что смотрит на него все пристальнее и пристальнее.
— Не поняла. Ты что, не собираешься в этом году выпускаться?
— Не-а, — отпивая из чашки, он широко улыбается, и вслед за Маринкой, начинаю внимательнее приглядываться к нему и я.
Что он ещё придумал? Куда вляпался на этот раз?
— А куда тебя несёт? — она озвучивает вопрос, который крутится и у меня в голове.
— В Италию.
— Что?! — вскрикиваем одновременно мы с Маринкой, я — с чувством все возрастающего ужаса, она — с востром и удивлением.
— В Италию, говорю. В РУФА.
— Куда? — кто на этот раз задаёт вопрос, я уже не понимаю. Я вообще ничего не понимаю из того, что происходит. Совсем недавно он собирался запереться со мной на год от всего мира, а теперь уезжает в какое-то РУФА.
— В Римский Универ Искусств. Да не прикалываюсь я! — в ответ на Маринкин жест, показывающий что-то типа «Давай-давай, вешай мне лапшу на уши», смеётся Ромка — а мне становится совсем не до смеха. — Мне недавно приглашение прислали — я у них на курс прохожу, по спец. программе. Есть полтора месяца, чтоб приготовиться и все документы сделать. С заграном я не парюсь, он у меня в порядке, а вот с универсом надо срочно порешать. Прям любыми методами, Маринка! Прикинь, там стипуха грантовая — пол-штуки евро каждый месяц! И учёба, и бабло — всё в одном!
Господи, ну почему даже это он говорит Маринке, а не мне! Продолжаю сидеть, поднеся к губам несчастную чашку с бабочками, наполненную шампанским, но не могу сделать даже глоток. Я полностью окаменела, во мне нет ничего живого, кроме мысли: «Он уезжает. Он уезжает и бросает меня».
— Ого! — Маринка на радостях даже с колен Никитоса соскакивает и, не дожидаясь Ромкиной помощи, щедро льёт себе в чашку шампанское. — Ну, блин, Ромео… Вот это новость! За тебя! Я всегда говорила — ты самый крутой из нас, смотри, куда тебя занесло!
— Да ладно тебе, — с притворной скромностью ухмыляется Ромка. — Что тут такого?
— Что такого?! Это охуенное предложение! Ты же по конкурсу попал? Там какой-то отбор был, вряд ли на эти условия с улицы брали?
— Да фигня вопрос. Двадцать три человека на место.
— Что-о…. Бля! Ну ты крендель! Офигеть! — вскрикивает Маринка, на радостях бросаясь на Ромку с объятиями, а мы с Никитосом сидим неприкаянно со своим шампанским и грустно смотрим друг на друга.
Мы — не такие, как они. Не такие яркие, не такие талантливые, не такие крышесносные. Нас просто угораздило попасть в круговорот энергии этих небожителей и… пропасть, променяв всю свою жизнь на момент короткого счастья с ними.
— Слу-ушай! А как так? Почему об этом никто не знал? Ты что, шифровался? — Марина все ещё от души обнимает Ромку, расплёскивая на пол шампанское.
— Да я сам сильно не парился. Выгорит-не выгорит, не это главное. Мне программа конкурса понравилась, я решил чисто прокачаться пройти. Если бы у нас на кафедре такие проекты задавали — я б, может, и не рыпался никуда. Я за три месяца у них узнал больше, чем за три года в нашей понтовой академии!
— Ты хоть бросать не будешь? А то наша песня хороша, начинай сначала. Мы твоего второго загула не выдержим, — отставляя чашку, Маринка перемещается на своё место на подоконнике, и открывает верхушку окна, впуская в кухню морозный воздух. Ромка, присаживаясь рядом, подкуривает ей, и вместе они продолжают обсуждать подробности его новой стипендиальной программы. А я чувствую себя такой лишней, такой неуместной здесь. Такой глупой, поверившей в своё особенное место в его жизни и в этом доме, что уйти хочется прямо сейчас — и отовсюду.
— Не, бросать — не вариант, хотя я б хотел… Ну, ты знаешь. Но у бати пунктик на том, чтоб я получил этот сраный диплом. Он так всех преподов у нас закошмарил, что хрен они меня отпустят, если я опять решу уйти. И моя программа в РУФА — студенческая, я должен числиться при каком-то универе. Так что сделаю пока академ, а дальше — как пойдёт. Потом просто забью, и пусть ищут. Если не появлюсь, а срок академа выйдет — у них просто выхода другого не будет. Отчислят, никуда не денутся.
