Он бросает меня из контраста в контраст, из огня — в ледяную воду, и я понимаю, что только так и готова прожить с ним — что бы ни случилось, куда бы он ни вляпался.
Поэтому, когда в первый день нового года он говорит, что скоро уедет, и я могу перебраться в его мастерскую из комнаты Костика, мне кажется, что это просто шутка или неудачный розыгрыш.
Да, конечно же, я ослышалась — просто накануне мы очень мало ели и слишком много выпили вина, которое Ромка открывал моим каблуком.
На новогоднюю вечеринку я нарядилась специально для него — в самое лёгкое и короткое платье «с во-от таким вырезом, чтоб и сверху, и снизу — все было развратно», надела чулки и шпильки второй раз в жизни (первый был на выпускном) В мини-отпуск из стажировки в Польше вернулась Маринка, заявив, что ее всё-таки берут на постоянное место, чем вызвала слёзы Ангелы и напряженное молчание Никитоса.
— Ого, Женька! Какая ты стала! Ромео на тебя круто влияет, я посмотрю! — непритворно удивляется Маринка, когда к вечеру я выхожу в общую комнату при полном параде. — Иди сюда, обниму! Слышь, крендель, не обижай мне девочку, смотри, какая она у тебя куколка!
— Он не обижает, — чувствую одновременно укол ностальгии — Маринки действительно не хватает в этом доме — а ещё её руки, недвусмысленно ощупывающие мой зад — и аккуратно отстраняюсь.
— Да ладно, не дёргайся! — тут же уловив мое напряжение, успокаивает Маринка. — Я своим не изменяю, да, ребятки? Но ты прямо такая смачная стала! Ромыч, откроешь секрет, что ты с ней делаешь? Я тоже так хочу!
— Ничего не делаю, — Ромка подходит сзади и обнимает меня за талию. — Женька такая и есть, просто шифроваться перестала.
Вскоре мой будуарный образ понадобился для решения проблем вполне земных — Орест, желая показать, как круто он может открывать вино, ящик которого привезла Маринка, сломал наш последний штопор. А в супермаркет, который, кто знает, работает ли за час до нового года, никто бежать не хочет.
— Вот же мудило, — ворчит Маринка, пока Никитос уныло ковыряет ножом винную пробку в бутылке. — Ну в кого ты такой мудило?
Орест плевать хотел на ее возмущения и уже украл из бара последнюю бутылку шампанского, которую мы оставили под самую полночь. Когда внезапно раздаётся звук вылетающей пробки, мы все вскакиваем как один человек, с одним желанием — найти засранца Ореста, и накостылять ему за то, что оставил нас не только без штопора, но и без шампанского впридачу. И это в новогоднюю ночь!
— А-а!! — кричит Орест, убегая от злого Никитоса, на ходу вливая в себя шампанское прямо из бутылки. Оно шипит, пузырится и льётся у него через нос, от чего он кашляет, продолжая кричать: — Ребзя, успокойтесь! Ну вы чего, ребзя! Вам что дороже, я иди шампунь!?
— Шампунь! — орет на него Ангела. — Я, может, с. Маринкой хотела набрудершафт выпить, желание загадать… А ты!!
— Выпьешь вина! — предлагает Орест, перепрыгивая через небольшой угловой диванчик в нашей комнате отдыха.
— Какого вина, бля! — от отчаяния в голосе Ангелы звенят слёзы. — Из-за тебя мы не можем ни одну винную бутылку открыть! А так у нас только водка и все! Я не хочу со своей девушкой упиваться водкой на Новый год!
— И я! — подтверждает Никитос, тоже готовый уничтожать бедного Ореста.
И пока вокруг творится такая суета и неразбериха, Ромка подходит ко мне и тихо говорит:
— Снимай туфли.
— Что?
— Туфли снимай, говорю.
— Зачем? Ром… Ну, не сейчас же! — мои мысли начинают бежать в каком-то очень пикантном направлении.
— Снимай.
И я, не дождавшись больше объяснений от него, снимаю. Потому что не могу противостоять тому, когда он вот так говорит, почти приказывает.
Взяв одну из туфель, Ромка направляется к невысокому столу, на котором Никитос оставил вино с истыканной ножом пробкой, и… приставляет каблук к горлышку, начиная аккуратно простукивать сверху ладонью. Вокруг продолжается кутерьма, крики, суета, Орест снова пробегает мимо, уже в сторону лестницы на первый этаж, а я только и могу, что смотреть во все глаза на Ромку, вбивающего мой каблук в пробку, которая вдруг неохотно, но поддаётся и скользит вниз по стеклянному горлышку.
— Оп-па… Твоё здоровье, Женьк! — пробка падает внутрь бутылки, обдавая Ромку градом брызг, и он, весело подмигнув, делает несколько жадных глотков прямо из горла, после чего предлагает присоединиться и мне.
Если у меня возникают мысли о том, можно ли пить из бутылки, которую только что открыли обувью, то они быстро исчезают — каблуком Ромка орудовал очень аккуратно, не задевая краев, и у меня помимо воли закрадывается мысль — кто же его обучил этой хитрости? Но… нет, я не буду забивать себе голову всякой ерундой, лучше просто наслаждаться праздником и даже воплями Ореста внизу, которого, всё-таки, кажется, поймали.
Я пью, наблюдая через горлышко, как с такой же ловкостью Ромка расправляется ещё с несколькими бутылками, оставляя их на столе открытыми для ребят, после чего берет меня за руку и тянет за собой:
— Пошли.
Так я бегу за ним по коридору с вином, пока он несёт в руках мою обувь и заворачивает, как всегда, в направлении своей комнаты.
— Слушай, а давай вдвоём Новый год встречать, — заталкивая меня внутрь, Ромка бросает у порога туфли и красноречиво щёлкает замком на входной двери.
— Но… неудобно как-то.
— Ничего неудобного, Женьк. Там и без нас справятся. Вино мы им открыли, а потом вернёмся.
— Так у нас же здесь ничего нет.
— Как нет? Самое главное есть. Ты есть. Я есть. Даже винище — и то есть. Что ещё надо?
— Но… — я понимаю к чему он клонит — Это не будет невежливо?
— Нет, — шаг за шагом Ромка подталкивает меня к окну у стены напротив. — Не будет. У меня тут важная причина, вообще-то, — рывком он подсаживает меня на подоконник. — Хочу посмотреть на тебя в этом… — его пальцы приподнимают мое и без того короткое платье, обнажая ажурный край чулка. — И без этого, — с плеч падает сначала одна, потом вторая бретелька. Лёгкая ткань платья ползёт вниз, и Ромка, чуть отклоняясь, окидывает меня взглядом и удовлетворенно выдыхает — лифчик по его просьбе я не ношу, и, кажется, ему очень нравится то, что он видит.
— Прямо сейчас давай отмечать, — снимая через ноги сначала платье, а следом и кружевное белье, которое я так долго выбирала, а Ромка избавляется от него одним махом, он опускается на колено. — Начнём в этом году, — хитро улыбается он, глядя на меня снизу вверх. — А кончим — в следующем. Может, даже одновременно.
Откинув голову, я смеюсь, понимая, к чему он клонит — и… Ну, как я могу ему возражать?
