словам постановщика, он стремился с помощью кинотехники "полностью воссоздать атмосферу, непосредственность и впечатление от театральной постановки". Но впечатление все же было не то. Напряжение, создаваемое присутствием Оливье на сцене, во многом пропало, хотя и компенсировать чем-то другим. Сократился разрыв между Отелло и Яго: Финлей невероятно выигрывал за счет увеличительных линз камеры. В крупных планах его тихий, часто отрешенно бормочуший Яго становился более выразительным, и хитроумное коварство так же явно читалось на его лице, как в словах и делах. На экране драматическое равновесие было восстановлено. Показательно, что фильм получил международные награды за лучшее исполнение обеих мужских ролей. Критику из "Нью-Йорк Таймс” Бесли Кроузеру не понравилось, что этот Отелло похож на члена секты Раста или на загримированного негром комика в американском фольклорном шоу (“Так и ждешь, что он вот-вот выхватит банджо из недр своих белых ниспадающих одеяний или начнет бить в бубен”); однако в целом фильм не вызвал столь разноречивых суждений, как спектакль. В Америке его даже провозгласили шедевром. Все возможные оговорки были прекрасно сформулированы Джоном Саймоном, критиком ”Нью Лидер”, который счел фильм лучшим киновариантом ”Отелло” из всех существовавших до тех пор, объявил его намного сильнее картины Орсона Уэллса и поставил еще выше только две экранизации — “Генриха V” и "Ричарда III” того же Оливье. «При огромном таланте Оливье и всего Британского Национального театра, сколько можно было бы ждать от киновоплощения самой напряженной, самой динамичной и самой насыщенной из главных трагедий Шекспира. Однако постановка, “как жалкий индеец, отшвырнута перл богаче, чем весь его народ”. Все же жемчуг раэбрасывается щедрой рукой. Это стоит посмотреть — не столько ради жемчуга, сколько ради мастерства самой щедрой руки».
Национальный театр много потерял с уходом Редгрейва, который отправился в Гилдфорд, чтобы участвовать в создании нового ”Ивонн Арнео-тиэтр”. Как признавал Оливье, это означало, что осенний сезон практически ложился на его плечи; играя Отелло и заменив Редгрейва в “Строителе Сольнесе”, он получал козырного туза и короля одновременно, забирая все взятки, словно актер-антрепренер давно прошедших времен. Конечно, в роли Сольнеса его неизбежно сравнивали с Редгрейвом. Одни критики находили, что ему не хватало глубины поэтического проникновения в образ, другие ставили в заслугу множество достоверных подробностей. Не вызывала разногласий лишь по-прежнему блестящая игра Мэгги Смит в роли Хильды Вангель; иногда она почти переигрывала обоих Сольнесов. К сожалению, она была настолько перегружена (играя в трех спектаклях Национального театра и репетируя четвертый), что пришлось ввести на эту роль еще одну актрису. Джоан Плоурайт, перенесшей недавно выкидыш, достало мужества взять на себя эту незавидную задачу, но то была не ее роль, и вся постановка несколько поблекла.
К этому времени Национальный театр создал содержательный и разнообразный репертуар, включавший пользовавшуюся успехом эпопею Питера Шеффера “Королевская охота за солнцем” (первая постановка — в Чичестере) и незабываемое возобновление “Сенной лихорадки” Ноэля Коуарда. А посему было решено предоставить директору короткий отпуск для съемок. Речь шла о фильме Отто Преминджера “Банни Лейк исчезла”, снимавшемся на натуре в Хэмпстеде; и только необходимостью поправить свои денежные дела можно объяснить участие в нем Оливье. Он с видимым удовольствием набросал роль полицейского инспектора на ремесленном уровне, доступном любому заурядному актеру. Любопытно, что Ноэля Коуарда тоже уговорили сыграть маленькую и нелепо эксцентричную роль в этом детективе, остро нуждавшемся в помощи Хичкока. Когда они с Оливье в первый раз встретились на съемочной площадке, оба расхохотались, вспомнив давно прошедшие дни работы над “Частной жизнью”, хотя на самом деле вовсе не смешно было видеть, как два выдающихся мастера катаются с детской горки.
Между тем именно в это время сэр Лоренс имел все основания поберечь свои силы. После "Банни Лейк" перед ним встала невероятно трудная задача: снявшись за три недели в “Отелло”, сразу же приступить к подготовке первых зарубежных гастролей Национального театра. Проведя семнадцать дней в Москве и Берлине, труппа должна была выступить с тремя пьесами: “Отелло”, “Выбором Хобсона” и “Любовью за любовь” Уильяма Конгрива (только что вошедшей в репертуар). За две недели до гастролей его свалил вирусный грипп. Он пропустил репетиции “Любовью за любовь”, где играм придурковатого франта Тэттла; короче, боялись, что придется отложить поездку, главным козырем которой был “Отелло”. Но он успел поправиться и в день отьезда был в таком приподнятом настроении, что одолжил форменную фуражку и пиджак Британской европейской авиационной компании и переоделся стюардом, чтобы приветствовать на борту самолета свою труппу из 64 человек.
В Москве Национальный театр стал первой западной труппой, выступавшей в Кремлевском театре, в стенах Кремля. “Отелло” оказали горячий прием, спектакль завершился пятнадцатиминутной овацией, веныхнуишей с новой силой, когда черный Оливье вышел к рампе, чтобы произнести короткую речь на безупречном русском языке. Пьеса Гарольда Бригхауса “Выбор Хобсона”, с ее узнаваемым пролетарским фоном, пользовалась почти таким же успехом, а вот третья драма была слишком непривычным блюдом дли москвичей. Конгрива они не знали; комедия эпохи реставрации, изощренная и элегантно стилизованная, была бесконечно далека от русской жизни. Зрители щедро аплодировали в конце, но бо́льшая часть юмористических сцен шла при полной тишине ничего не подозревающего зала, срывая, таким образом, привычный для актеров ритм спектакля и заставляя их отчаянно переигрывать. Оливье повезло больше остальных: лучшие комические моменты его роли не зависели от произносимых слов и, семеня по сцене и падая плашмя в попытках выбраться из окна, он в результате покорил публику откровенным фарсом. После Отелло зрители были тем более поражены его многоплановостью. Оливье имел также то преимущество, что оказался единственным членом труппы, уже завоевавшим себе репутацию в России; как он обнаружил, теплый прием в значительной степени объяснялся колоссальным успехом “Леди Гамильтон”, которая месяцами шла в Москве во время и после войны и сделала Вивьен Ли любимицей воинов Красной Армии.
Вернувшись в Лондон, Оливье немедленно включился в подготовку осеннего сезона Национального театра. К тому времени стало ясно, что ему неизбежно придется сократить часть своей разнообразной деятельности. Чем-то надо жертвовать, и пожертвовать решили руководством Чичестерским фестивалем. За коктейлем он уговорил своего брайтонского соседа Джона Клементса стать к концу года его преемником. Поскольку NT все острее нуждался в прибыли от экранизации его выдающихся постановок, Оливье не мог позволить себе независимую большую работу в кино. Поэтому он обратился к эпизодической роли: в декабре 1965 года он изо дня в день красился в черный цвет — то для Отелло на сцене, то для Махди в фильме “Хартум”, где Чарлтон Хестон исполнял генерала Гордона. Для
