Нищету, боль, страх, болезни – все в своей земле собирают вампиры. Даже проклятие оставляет тебя ни с чем, из его земли, свою душу возненавидели и прокляли. И вампиры решили, что раз проклятие кажет себя здесь, а благословение там, то здесь их земля, а там твоя. И думают, когда поливают свою землю грязью, искренне полагая, что им дано мерзостью напоить связанного с ними человека, которого держат в своей руке. Они не жалеют, они же забор ставят, чтобы ты могла только стоять! Пока стоишь, вся жизнь проходит мимо, а вампир получает за двоих и не замечает, как меняется сам.
Червяк не сок, даже если он радует вампира. Черви могут оставить без воды, но заменить ее, им не дано. Нет у вампира ничего, пыль в глаза пускает, тем и живет, а ты, какой бы бедной не была – богата. Падаль в твоей земле гниет, а горсть ее все равно делят вампиры. Не ты их, они твою! И сразу замечают, как только перекрываешь им кислород. А ты разве замечаешь, как они убивают тебя? Но добыл бы разве вампир твою землю, если бы не положил столько мин, когда каждый твой шаг вырывает у тебя плоть? Проклятые – добрые и отзывчивые люди, если страх не заставил их убежать от человека. Это проклятие вампира, вместо благословения души, настраивает людей против проклятого.
Когда свою суму разберешь, которую вампир приготовил тебе в своей земле, ты и его суму разбери, которую он себе приготовил. Уверен, Благодетельница его именно в суме, и несешь ее. А мы посмотрим, как он без своей сумы будет смотреть людям в глаза! А как найти?.. Просто найди в земле своей Спасителя, а в его земле мерзость… И не плюй в Дьявола, как люди делают. Когда надоест утираться, запоганит он, Маня, даже то место, где стоишь! Мы будем терпеть терпеливо. Не боль, не страдания, не муки, – а науку возвращать мерзость туда, откуда она пришла. Чувствуешь разницу?
– Я поняла уже, – быстро ответила Манька, расстроившись в конец, пытаясь закосить глазом за плечо. – Борзеевич, слышал бы твою философию вампир, знаешь, как долго бы смеялся?! Напугай-ка его рассмотрением его сумочки…
– Смех смехом, а без своей сумы он далеко не уедет! – не согласился с ней Дьявол. – Подумай-ка, какой леший мутью их кормит, понуждая еженедельными обрядовыми порками приобщаться к чистоте мышления?.. Что ты там высматриваешь? – недовольно поинтересовался он, заметив, что Манька работает не затылочным зрением, а глазами.
– Деньги, драгоценности, себя богатых и счастливых, работника, поручителей… Я в Аду видела, как они на спину матери все это складывали и приговаривали: «все добро вам отдам, если поможете, да положите!» А на спине отца Волчана резали и Шаньгу, – она хлопнула себя по лбу. – Вот почему они все делали наоборот!
– Все правильно, проклятому – бедность и угрозу пришельцам: мол, вот что вас ждет, если станете помогать человеку в беде! Не Дух, Маня, отпускает тебя в дорогу с таким добром, вампир и не более, – поучительно заметил Дьявол. – Но крестит огнем и в духе. А вампиру ложат только доброе и сокровенные молитвы.
– А еще я видела на дне колодца, когда стрелами сердце протыкала, или чуть в стороне двух девушек и обожженную собаку. Они умирали, а вампиры смеялись, – вспомнила Манька. – Они, в самом деле их убивали? Это они мне?! В суму?! На моей… – «душе» Манька почему-то сказать не смогла. Секунду другую подбирала нужное слово. – Это на стороне господа, который паразитирует на моей земле?! И сон мой… тоже настоящий? Это они не просто так, это они с умом? Для меня?
– А ты думала вампиры шутят? – улыбнулся Дьявол. – Конец света только так умеют отодвинуть – молитвами на костях. Они любому в глотку воткнут самую дорогую кость, и будут получать удовольствие. Такие вот у них пироги! Но, знаешь ли, человеку такой Бог удобнее оказался, чем Дьявол с его нравоучениями, – с некоторым разочарованием произнес он, погрузившись в раздумья. – И, Маня, должна помнить, когда будешь суму разбирать, что Баба Яга собирала ее над пространством, а сума от вампиров в тебе, – предупредил он. – Сути это не меняет, но найти сложнее, и еще хуже от этого. Ты у нас такая же изрытая пещерами, как были избы. Избы легко бы избавились от добра Бабы Яги, если бы умели в себе пространство смотреть. А собрать ее легко – астральные образования становятся заряженными положительно, или отрицательно, и притягиваются на другую сторону. Так черти угождают в темницу, а человек зависим от бессознательности ближнего. Убрать ее трудно, но натренированная мышца легко раздвигает горизонты.
Усевшись на камень и сложив ноги в позу лотоса. Манька медитировала больше двух часов. Когда что-то из сумы находило на нее, ощущения были такими же, как у объекта. Свою землю вампиры не жалели.
Чего жалеть, если болезнь на другом конце?!
Вот почему вампиры не стали ее убить: они прекрасно понимали, что убийца на челе вампира – то же Проклятие, вылезет – не сотрешь. Все зло на себя должно было исходить от нее самой и в сознании.
– Так я в Аду такими же муками человека держу, – отрезвил ее Дьявол, настраивая на болезнь. – Конечно, мыться не заставляю. Зачем, если вся мерзость уходит с человеком? Но, если хочешь по-доброму расстаться, верни мне землю в целости и сохранности. Сколько получила, столько и верни – ни больше, ни меньше, а проценты за нее я получу, когда землю соберу в том месте, где тебя не станет. Человек не может нарастить ментальный план или отрезать от него кусок, даже если потеряет ногу или руку, земли у него останется столько, сколько было, но голов у нее, вместо себя любимого, бывает много. Я свою землю не продаю, не закладываю, не вымениваю, и тебе не советую.
– А как найти-то? Я же не могу ходить затылочным зрением в себе, – расстроилась она, поискав внутренним оком то, о чем ей говорили.
Затылочное зрение шарило за спиной снаружи, а как только она хотела посмотреть на себя, зрение тут же смещалось на внутреннее око. А в ней самой черт ногу сломит – образины пялились со всех сторон. То же самое радио, но уже, как бы, не радио, а телепередача. Образцово показательные люди жили в ее голове своей жизнью, ограниченной показательными выступлениями, как несколько смазанный фон, на котором то и дело поднималась то одна молчаливая фигура, то другая… И если ее засечь, то она уплывала в темноту, где никакого фона не было, зато внезапно начиналась болезнь. Иногда приходили неясные тени из прошлого, как оживающие камни Ада. Иногда чувствовала, что что-то таится в земле – и шепчет, и говорит с нею. А иногда мерзопакостное ничто смотрело прямо в глаза, и Манька бы засомневалась в своей интуиции, если бы в Аду черт не открыл ей точно такое же ничто, как задницу, елозившую по лицу.
На наложении Зова присутствовали ни один и ни два вампира, а на Проклятии их было еще больше. Было бы удивительно, если бы только один вампир догадался продемонстрировать интимные части тела. Иногда отчетливо просматривались глаза… Но никаких покойников, навоза или гробов. И как бы они уместились на спине? Если они пропечатывались на челе, то интуитивно человек должен был воспринимать их, как объект, связанный с речевым оборотом.
– Земля записывает объемно, не столько объект, сколько кусочек самого пространства со всем, что в нем есть, – объяснил Дьявол. – И боль, которую примеривает на себя. Любая боль из прошлого – это не болезнь. Если бы я знал, что ты больнее, чем пять или десять минут назад, когда села посмотреть на себя со стороны, я нашел бы способ порадоваться твоей болезни. Но, право слово, ты здоровее становишься, так с чего мне торжествовать? – Дьявол тяжело вздохнул, сунул руки в карман и посмотрел в темень. – Но это не сума, это память – объемные изображения, в которых сам объект несколько смазан. А сума… сума другое. Предположим, суму собирают вампиру. Тебя нет, ты – почти мертва, но он осознает себя. В этот момент обе земли опираются на его сознание, рассматривая вампиров и все его дары его глазами. А он одаривает в это время братьев и сестер, которые подходят в глубокой нужде, а отходят со счастливой слезой. Так твоя земля становится разменной монетой. Или ты. Вампира тоже нет, но и ты в полубессознательном состоянии заманиваешь счастливых людей, достаешь из мешка ужасы, и пугаешь их. Во-первых – состояние земли темное, нет ни твоего голоса, ни голоса души, но проходят голоса. Во-вторых, беда приходит к человеку, когда ты приносишь с собой свою суму – человек умирает вместе с тобой. А в-третьих, тяжеловато тащить такую ношу… Времени много, но, Маня, лучше уж ты убери свой мешок, а то дела у нас не сдвинутся с мертвой точки.
