– Управляя моей головой? – догадалась Манька.
Дьявол утвердительно кивнул.
– Вот ты видела себя в Аду … Обнаружила больную, вынула. Вроде бы другая, а все та же – и даже не та, а хуже. Получается, болезнь-то не прошла, а обострилась. Но представь, что ты вампира несешь, который малюет себе свой портрет… Если раньше, до Ада, была червячная защита, ниже которой не упасть, и червяк, который часть обращений принимал на себя, то теперь все слова обращены на тебя. Гордый, уверенный, независимый, всегда во всем правый вампир жужжит двадцать четыре часа в сутки, обращаясь к тебе с презрением и ненавистью, обвиняя и обличая. Но, как известно, если собаку обзывать свиньей, она рано или поздно обнаружит свинские наклонности. Такой же черт, но этот черт, когда вампир будет падать, поймает его и понесет на руках, а тебя гнет к земле. Есть два варианта: слушать его, или стать им. Стать им – заведомо упасть интеллектом на один с ним уровень. Не удивительно, что ты о нас с Борзеевичем не помнишь и цветы для тебя по-другому пахнут. Ментал не только генетику на себе несет, он отвечает за все сенсоры и фиксирует пространство, как видеокамера. Земля вампира, как сервер, запоминает информацию, считывая с твоей земли. Земля помнит землю. А если и та и другая истыкана иглами, искорежена, забита пространственными объектами? И, пожалуйста, памяти нет, человек себя не помнит, до интеллекта ли ему? Хуже, когда чья-то земля становится как земля ближнего.
– Или кота! – сдурела Манька. – Животные тоже земля? Я же нахожу собак или других животных, которых убивали… А могли не убивать… Эмоций в объектах не бывает, только состояние… Получается, черт – подпространственный объект?
– Черт – мифическое существо, преимущественно мука Ада, а в Раю – умнейшее социальное расслабление, – ответил Дьявол. – Черт из Вечности – это черта, начертание, чертеж, чертог, моя мысль, обращенная в землю. Но не как слово, а как идея, как законченный образ. Я могу спорить с этой идеей, огласить приговором, задвинуть или воплотить в любое время, в какой-то степени – это голос земли и весь опыт, который только черти могут понять и поднять. Страшно подумать, сколько времени я существую. Не будь чертей, я бы половины не упомнил, о чем передумал за это время. Поэтому в полной мере чертей можно назвать моим информационным банком, кладезем мудрости, хранилищем моих мыслей, которые земля не видела, но понимает. Черти не подчиняются красной глине – она, хоть и имеет свое «Я», именно земля, а черт выше материальности. Черт, которого лепит вампир – мудрое начало убогой сущности вампира, но он тоже не имеет земли и выше ее, занимая и забивая собой пространство. Это совершенно объективный объект, приставленный к сознанию. Скажем так: там, где Бог ступил на землю и прочирикал свое имя, попирая Закон, возмущенная Твердь навешивает на то место ярлык. Это знамение всякому. Естественно, такой ярлык применим только к человеку. А поскольку человек – два в одном, то ярлык самым скверным образом приклеивается и на душу. Получается некое подобие черта, которое крутится над пространством человека, в виде опоясания. У опоясания есть лицевая сторона, а есть изнаночная. Изнаночная – пустая оболочка, лицевая – содержание преступления перед землей. Подпространственные объекты – сума, а откуда они берутся, само слово отражает суть – с ума человека.
Подошел Борзеевич, бросил наземь нанизанных на веревочку окуней, кочаны свежих розеток мясистой травы, похожую на капусту, но различную по вкусу.
– Сдается мне, Маня, у тебя давно такой мешок собран, – он шел в пещеру и, услышав разговор, остановился с заинтересованным видом. – Они много чего туда кладут, чтобы любому было ясно, что ума у тебя нет, если такой хлам подбираешь, от которого любой нос воротит. Падаль всякую, навоз, мочу, кровище, или гробик на хребет положат. Придешь ты делом, а нечем тебе, скажет человек, дело делать! И сама ты понимаешь, нет у тебя ничего такого, чтобы человеку предложить. А себе складывают… – последние слова Борзеевич проговорил уже из пещеры, но тут же появился с котелком, солью, и ножом, уложил рыбу на камень-валун, который был вместо стола, и принялся чистить рыбу, осаливая со всех сторон. Да так ловко, что Манька залюбовалась. – И в игольное ушко канат можно вдеть, и верблюда провести – это смотря, какая игла, и какой верблюд. Сума вампира у тебя на небе, и ржа ее не подтачивает, и моль не подъедает, светит она как путеводная звезда – всю землю пройди пять раз из конца в конец, а сокровищ сумы на земле не найдешь. А люди на нее ловятся, точно так же, как ты.
– Не об этом ли дядька Упырь говорил, когда сказал, что они себе сокровищ насобирали? Получается на небе вампира моча, навоз и блевотина? – засмеялась она.
– Они за твоей сумой не бегут, они от нее бегут всю жизнь, – отрезвил ее Дьявол. – Вампир для тебя и человека знамение богатства, а ты – знамение бедности! Вампир не только от сумы твоей бежит, он от тебя бежит. Постарайся понять: сама сума – поясок, который обращен содержанием в землю, которую убивали. Ты без ума сидела на убитом вампире и раздавала выше перечисленное: навоз, мочу, блевотину, хвори и проклятия. А вампир свою суму с умом раздаривал, и содержание ее было другим: деньги, дорогие украшения, квартиры, машины, здоровье и благословение, последнюю рубаху…
– Неужели все это ради денег? А зачем, если ими насладиться нельзя?
– Ну почему… Ты же думаешь о многом, и однажды понимаешь: нет у тебя ничего – и сразу кровь. А вампир думает о нищете своей, и однажды понимает: все есть – и сразу радость. А понимаете вы, как только вокруг себя посмотрели. Нашла ты копейку – у тебя большая радость, он потерял копейку – у него огромное горе. Сума одно, а жизнь противоположное.
– Глупость какая! Неужели надо убивать себя, чтобы всю жизнь чувствовать себя нищим и видеть богатым?
– Глупость не глупость, а чужой Бог именно так и думает, когда собирается светить на все времена, – мудро заметил Борзеевич. – Была такая история: как-то раз богатый человек встретил Спасителя. И земля у него была, и счастье у него было. Но захотелось ему жизни вечной, как у того вампира. И спросил он: могу я таким же стать? И сказал вампир: нет! Сначала откажись от всего, что у тебя есть и полюби меня, потом станешь как я, ибо невозможно вампиру быть вампиром, если у него хоть что-то есть свое, потому что я – как Бог, у которого нет земли, нет имущества, только чужое!
Но! Любому человеку в голову не приходит судить Спасителя, который ворует осленка у хозяина на глазах, и чистоплюи ему отвечают: «Господу надо!» – как человек осудил бы человека. С одной стороны, бессовестной идеологией один вампир объясняет другому, как мертв и глуп человек, не имея Бога перед глазами. Ешь его, пей, ограбь – если Бог, все позволено, все простят.
Я не знаю, о каком Боге Спаситель говорил, – скорее всего, в его представление Бог-Отец был такой же, как Он Сам. И поклонялся Он вампиру, который снял с Него одну одежду и заменил другой.
Дьявол – не бездомный, не убогий, не калека. Весь мир ему принадлежит. Он не бегает за царствами, и не трутень, жнет и сеет в земле своей. Это человеку кажется, что Дьявол вроде бы не трудится – лежал камень сотни лет, и будет лежать, но лишь для человека он камень, Дьяволу плоть. Что ему со своей плотью делать? Кромсать себя всякий раз, как человеку показалось, будто он убыл куда, чтобы видел он, что Дьявол удивительное существо? Мог бы просто посмотреть вокруг, сколько живой плоти плодится и размножается. И было бы больше, если бы человеку не мнилось, что жизнь вокруг – угроза ему.
